Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
Борис Михайлович Яроцкий
Командировка
Часть первая
Глава 1
Ненастной осенней ночью 1991 года, — шел снег с дождем, — из Соединенных Штатов бежал советский разведчик. В Америке его знали как Джона Смита, полковника армии, профессора, эксперта Исследовательского центра Пентагона.
В Москве, на Лубянке, в «Личном деле» разведчика было записано: «С 8.3.58 г. в командировке. Очередное воинское звание “полковник” присвоено 6.11.77 г.» Для нас он Коваль Иван Григорьевич.
В Соединенных Штатах его коварно предали свои, точнее, свой — член Политбюро. Детали разговора не сохранились. Но суть такова.
Возглавляя правительственную делегацию и будучи на приеме в Белом доме, этот член политбюро то ли по глупости, то ли умышленно назвал особой важности программу, над которой работали биологи Пентагона.
— У вас отличная осведомленность! — с наигранной восторженностью воскликнул помощник президента.
— Стараются наши парни, — ответил глава делегации. — Недавно одному из них были вручены погоны армии США.
Находившийся в составе делегации офицер внешней разведки успел передать военному атташе, что именно сболтнул глава делегации. Атташе срочно передал в Москву, и Москва дала команду: разведчику немедленно покинуть Штаты.
С помощью кубинских друзей он добрался до Аргентины, а оттуда с документами врача торгового судна вернулся в Россию.
Советского Союза уже не было. Не было и КГБ — организации, которая посылала его в Штаты. Встретившись с московскими друзьями, в том числе и со своим бывшим связником Капитоном Егоровичем Зинченко, и выслушав их советы, Иван Григорьевич решил остаток своих дней провести в городе, где родился и вырос.
В Москве его приютил у себя подполковник Зинченко. Капитон Егорович жил на Пресне в панельном девятиэтажном доме. Жена от него ушла, пока он пропадал в длительных командировках. Не один вечер просидели они в тесной с выгоревшими обоями кухоньке, вспоминали прожитые годы и грехи, которые всегда водились за виновниками развала родной державы.
Из чувства такта Зинченко не расспрашивал о семье, оставленной Иваном Григорьевичем за океаном. Город, где родился и вырос Иван Григорьевич, оказался вне России — в низовьях Днепра. Свое название — Прикордонный — город получил от сторожевого поста, здесь в свое время дозорную службу несли запорожские казаки.
Городом он стал уже после войны, когда в холмистую степь из Германии привезли оборудование трофейных заводов. В какие-то несколько лет люди построили добрый десяток военных предприятий, каждый из которых назвали «почтовым ящиком». Из Москвы, Урала, Сибири приехали сотни специалистов, среди них были и бывшие немецкие военнопленные.
Горстка местных жителей, потомков запорожских казаков, растворилась в огромной массе приезжих. Сельский врач Григорий Антонович Коваль — отец Ивана Григорьевича — возглавил терапевтическое отделение новой больницы — первой городской. Школа, в которой Ваня учился, была под номером 5, считалась средней специальной. В ней преподавали некоторые работники секретных лабораторий.
Уже тогда, чуть ли не с четвертого класса, у сына врача Коваля пробудился интерес к молекулярной биологии — большинство журналов были на английском языке. В школу журналы приносил профессор со смешной фамилией — Холодец. У него было сложное имя, ученики его называли проще — «товарищ профессор». Он дружил с отцом Ивана Григорьевича. Бывая в гостях у друга, хвалил за глаза Ваню, при этом подчеркивал: «В твоем мальчике есть что-то загадочное».
Будучи учеником «товарища профессора», Ваня узнал, что тот американец, родом из штата Иллинойс, перед войной жил в Чикаго. Там он окончил университет и защитил диссертацию о живучести микроорганизмов в агрессивной среде. Из Чикаго его призвали в армию, служил в особом подразделении эпидемиологом. В сорок четвертом попал к немцам в плен. Из концлагеря бежал с двумя офицерами Красной армии. Его лечили от дистрофии в советском военном госпитале. Тем временем закончилась война. Но домой его не отпустили — у него оказалась редкая и нужная для разрушенной страны профессия.
Так он оказался в Прикордонном. Работал в закрытом научно-исследовательском институте и преподавал в пятой школе. И всегда — он не скрывал от своего друга-терапевта — тосковал по своему единственному сыну, оставленному в Чикаго.
— Смотрю я на вашего Ваню, — говорил он врачу, — и мне кажется, это мой повзрослевший Джон. Они ведь ровесники. У них и глаза одного цвета — серые, и волосы русые, и нос прямой, тонкий — римский нос. Что у моего, что у твоего. Нет, Гриша, как ни толкуй, а твой Ваня — это мой Джон.
Григорий Антонович озабоченно спрашивал:
— О семье что-либо узнал?
— Узнавал у замдиректора по режиму. Да толку…
— Писал?
— Пытался. Но меня предупредили: ваши письма все равно не дойдут. Потерпите… Вот я и терплю.
— А на родину тянет? Так ведь?
— Родина это родина, — с грустью отвечал профессор. — Если бы в госпитале не признался, что я эпидемиолог, уже, может, давно был бы дома…
Из их разговоров Ваня узнал, что в Америке живет мальчик, его одногодок и очень на него похожий.
Однажды, будучи в гостях у своего товарища Славки Ажипы, он похвалился, что у него есть двойник и живет он не где-нибудь, а в самом всемирно известном городе Чикаго
— Батько, слышишь? Ванька говорит, что в Америке есть еще один такой же, как Ванька. Чуть ли не копия, — сказал Славка, хохотнув.
Из кабинета вышел Славкин отец, высокий, крупный, с пышными усами, не по годам седой. На нем были серые брюки с синим кантом и белая нательная рубашка. Его куртка с погонами полковника и с орденскими планками висела тут же, в зале, на спинке стула. Крупным волевым лицом и мускулистой фигурой он напоминал богатыря Ивана Поддубного. Портрет известного силача висел в спортивном зале школы наряду с портретами других русских богатырей. Славкин отец, Тарас Онуфриевич Ажипа, возглавлял городское Управление госбезопасности. В Прикордонном он был человеком особым. При нем даже начальники почтовых ящиков говорили тихо, следя за каждым своим словом.
— Ты, Ваня, никак фантазируешь? — обратился он к товарищу своего сына. В его пышных усах гнездилась теплая усмешка. Ваню Коваля он знал как башковитого мальчика, который по химии и особенно по английскому языку подтягивал его Славку.
— Это правда, Тарас Онуфриевич, — подтвердил Ваня. — Мой двойник — сын профессора Холодца.
Полковник Ажипа знал всех крупных специалистов и знал, как в Прикордонном оказался американец Дональд Смит, взявший фамилию своей украинской супруги.
Этот короткий и, казалось, ни к чему не обязывающий разговор с первым чекистом города стал отправной точкой будущей работы Ивана Коваля.
Несколько месяцев спустя после этого разговора пригласили профессора Холодца в Комитет государственной безопасности. Там ему показали фотографию.
— Узнаете?
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117
