Книга Гамп и компания - Уинстон Грум

Вот что я вам скажу: все допускают ошибки — потому-то плевательницы резиновыми ковриками и обложены. Но поверьте мне на слово — никому и никогда не позволяйте снимать кино о вашей жизни. Хорошо его снимут или паршиво, это без разницы. Беда в том, что к вам без конца начнут подходить всякие встречные-поперечные, тыкать вам в физиономию телекамерами, просить автографы, говорить вам, какой вы славный чувак и все такое прочее. Ха! Если бы вранье поступало в бочках, я бы заделался бочкарем и насшибал больше денег, чем мистеры Дональд Трамп, Майкл Маллиган и Айвен Бузовски вместе взятые. В чем тут дело, я попытаюсь рассказать малость поподробнее.

Но перво-наперво позвольте мне сообщить вам, куда зашла моя печальная история на этот самый момент. За последние лет десять в моей жизни случилась уйма всякого разного. Для начала я стал на десять лет старее, а это совсем не так забавно, как некоторые себе думают. На голове у меня появилась пара-другая седых волосков, и бегаю я уже далеко не так быстро, как когда-то. Это я выяснил совсем недавно, когда снова попытался срубить себе немного деньжат, играя в футбол.

Дело было в Новом Орлеане, где я застрял после всего случившегося и просто валял дурака. Я устроился ночным уборщиком в одно местное заведение со стриптизом, и оно закрывалось только где-то в три часа ночи, а потому дни у меня получались чертовски свободными. Однажды вечером я просто сижу у себя в уголке и наблюдаю за тем, как моя подружка Ванда занимается своим стриптизом на сцене, а внизу тем временем развернулось нешуточное побоище. Мужики орут, матерятся, швыряют стулья, пивные бутылки и вовсю пытаются вышибить друг другу мозги, а женщины тем временем верещали так, что будьте-нате! Вообще-то я на такие потасовки особо внимания не обращал, если учесть, что случались они по два-три раза за вечер, но в этот раз мне показалось, что я узнал одного из участников.

Это был здоровенный чувак с пивной бутылкой в руке, которой он размахивал совсем как в старые добрые времена, когда мы вместе играли в футбол за университет штата Алабама. И ёксель-моксель! — это и впрямь оказался старина Снейк, наш разводящий. Это он как-то раз выбросил мяч в аут на четвертой попытке, чтобы остановить секундомер, когда мы лет двадцать назад играли на Оранжевом стадионе против тех мудозвонов-кукурузников из Небраски. И этот его фортель, понятное дело, привел к тому, что игру мы продули, а я из-за этого отправился во Вьетнам и… а, да что толку теперь обо всем этом вспоминать.

Короче, я подошел, чтобы выхватить у Снейка пивную бутылку, а он был так рад меня видеть, что со всего размаху треснул меня кулачищем по макушке. Тут он очень ошибся, потому как растянул себе кисть и начал орать и материться, а в этот самый момент появилась полиция и отволокла нас всех в обезьянник. Ну, насчет тюрьмы мне много чего известно, если учесть, что я в самые разные времена уже там бывал. Поутру, когда все протрезвели, тюремщик принес нам немного жареной колбасы с плесневелым хлебом и стал спрашивать, не хотим ли мы позвонить кому-то, кто нас отсюда вызволит. Снейк озлился как сволочь и говорит мне:

— Блин, Форрест, всякий раз, как мне на пути твоя жирная жопа попадается, я в крутой кипяток сажусь. Я хрен знает сколько лет тебя не видел — и вот тебе, блин, на! Нас в тюрягу упаковали!

Я просто кивнул, потому как Снейк был прав.

В конце концов кто-то пришел взять нас на поруки — Снейка, его корешей и, понятное дело, меня. Этот мужик был сильно недоволен и Снейк тоже. Потом он меня спрашивает:

— Какого хрена ты в том гадюшнике ошиваешься? — Когда я сказал ему, что я там ночной уборщик, у Снейка на физиономии вроде как что-то странное выразилось, и он говорит: — Блин, Гамп, а я думал, у тебя все еще крутая креветочная компания в Байя-Лабатре. Что такое стряслось? Ты же миллионером был!

Тут мне пришлось рассказать ему всю печальную историю. Моя креветочная компания разорилась.

Мне тогда пришлось покинуть на какое-то время креветочную компанию, потому как устал я от всех тех заморочек, которые влечет за собой управление большим деловым предприятием. Так что я оставил всю эту ерундовину в руках моей мамы и моих друзей лейтенанта Дена из Вьетнама и мистера Трибла, который в свое время был моим тренером по шахматам. Перво-наперво моя мама умерла, и больше я про это ничего говорить не хочу. Дальше лейтенант Ден звонит мне и говорит, что хочет уволиться на том основании, что деньжат он уже и так достаточно срубил. А затем в один прекрасный день я получаю письмо от Службы внутренних доходов, где говорится, что я не заплатил налоги со своего предприятия. Еще они написали, что собираются меня закрыть и забрать себе все мои лодки, здания и все в таком духе. А когда я заявился туда, чтобы посмотреть, что там происходит, — ёксель-моксель, там уже ничего не происходило! Все здания опустели, вся местность заросла сорняками, и там отключили все телефоны и вырубили все электричество. А шериф приколотил гвоздем к передней двери большую бумаженцию, где говорилось, что мы «лишены права выкупа заложенного имущества».

Я пошел повидаться со старым папой Буббы и выяснить, что стряслось. Бубба был моим другом и боевым соратником во Вьетнаме, где его и убило, а папа Буббы в свое время мне помог. В общем, я прикинул, что услышу от него самую что ни на есть правдивую историю. Он с грустным видом сидел на крыльце своего дома, когда я туда подошел.

— А что такое с креветочным бизнесом? — спрашиваю.

Папа Буббы покачал головой.

— Знаешь, Форрест, — говорит он, — это грустная и печальная история. Боюсь, ты теперь разорен.

— Но почему? — спрашиваю.

— Тебя предали, — только и отвечает он.

Затем он рассказывает мне всю историю. Пока я болтался в Новом Орлеане, добрый старина лейтенант Ден взял моего друга Сью, большую обезьяну — орангутана, если точнее, — и вернулся в Байя-Лабатре, чтобы помочь там разобраться кое с какими проблемами креветочного бизнеса. Проблемы заключались в том, что там уже почти не осталось креветок. А всему миру, похоже, вдруг до смерти этих самых креветок захотелось. Народ в местах вроде Индианаполиса, который каких-то несколько лет назад даже не слышал ни о каких креветках, теперь требовал, чтобы в каждой паршивой забегаловке днем и ночью были громадные их подносы. Мы ловили креветок как ошпаренные, но через несколько лет креветок там уже было совсем чуть-чуть. Мы не ловили даже половины того, что ловили в самом начале, и по сути вся креветочная индустрия впала в панику.