Александр Алексеев-Торос
Костяк. Часть Первая.
Старик сидел в яме у костра и время от времени подбрасывал в него щепочки, тихонько напевая в седые усы. Щепки были сухие, а костерок маленький и почти бездымный. Сама яма была изрядной и, если смотреть сверху, имела форму воронки, осыпавшейся и поросшей изнутри колючей травой. Ища убежища, старик накрыл её, насколько хватило, старой плащ-палаткой с выцветшими пятнами камуфляжа и стащил под этот полог своё нехитрое имущество. Теперь над костерком висел закопчённый котел, а в стороне, подальше от огня, притулились короткое двуствольное ружье и оплетенная берестой пластиковая баклажка, литров на пятнадцать, с прилаженными к ней лямками, так, чтобы можно было носить за спиной.
Когда вода в котелке забурлила, старик снял его, ухватив за дужку своей большой заскорузлой ладонью, давно уже не боявшейся ожогов, извлек из-за пазухи холщовый мешочек с тесемками и развязав, засыпал в кипяток душистую травяную смесь. Посудину при этом он бережно накрыл своей фуфайкой, пропахшей лесом, дымом и не мытым человеческим телом. Дав зелью какое-то время настояться, старик нацедил получившуюся бурду в мятую железную кружку и зажмурив глаза от удовольствия, собрался было отхлебнуть, но вдруг заерзал и нехотя отставил жестянку в сторону. Годы брали своё и организм настойчиво требовал облегчиться. Старик выполз наверх, огляделся и не заметив причин для тревоги побрел к ближайшим кустам. Гадить в яме он брезговал. За многие годы, проведенные в одиночестве в лесу, настоящим дикарем он так и не стал, в отличии от многих других бродяг.
Родился старик в городе, названия которого память не сохранила. Там же провел и детство. Он даже несколько лет учился в школе, поэтому умел читать и писать. Потом, когда ему исполнилось двенадцать, вместе со сверстниками пошел работать в шахту. Добывать руду. В шахте работали его отец и дядя, и все старшие братья. И дед его когда-то работал там. И кажется дед деда. И он тоже должен был изо дня в день вгрызаться в скудную породу, до тех пор, пока не закончатся силы, пока возраст или несчастный случай не превратят его в калеку-иждивенца. А там и до эвтаназии недалеко – немощные и увечные никому в городе не нужны. Но судьба распорядилась иначе.
В один из дней, когда гуси и утки, собравшиеся в озерах вокруг города, стали сниматься и улетать на юг, навстречу им по воздуху бесшумно выплыл стальной корабль, опустившись прямо на главной городской площади. Вышедшие из него высокие двуногие существа в массивных защитных костюмах рассредоточились в группы и стали устанавливать по периметру разномастное оборудование. Действовали они, не спеша и методично. Держались уверенно, как хозяева. Каковыми и являлись вот уже несколько веков на планете Земля.
Раньше корабль никогда в город не прилетал. Приезжали только огромные машины. Одни из них были на колесах (каждое величиной с десятилетнего ребенка), другие на гусеничном ходу. Некоторые были похожи на лодки, несшиеся с гулом прямо над землей, трава после них приминалась и скручивалась спиралями. Машины забирали сырье и привозили ящики. Большие. В них были редкие и очень важные для горожан штуки. Например, запчасти для механизмов. И медикаменты. А ещё «продовольственные пайки». Все это называлось жителями одним словом – «снабжение». Запчасти и медикаменты поступали на общественный склад, а пайки раздавались всем желающим – серые, спрессованные брикеты. Гадость была редкостная! И ели их только в неурожайный год. В остальное время город кое-как перебивался продукцией собственной сельхоззоны.
Управляли машинами люди. Молчаливые, высокомерные, с командными голосами. Они редко снисходили до простых жителей города, да и сами горожане старались держаться от них подальше и тому же учили своих детей. Этих людей, управлявших машинами, называли СЕРВЫ. Говорили, что те всего лишь слуги, несмотря на всю свою надменность. Общались с сервами исключительно через трёх городских старшин, выбиравшихся раз в пять лет путем всеобщего голосования. Хочешь занять такую должность – выстави свою кандидатуру за сто дней до выборов и жди. Даже делать ничего не надо. Выберут, никуда не денутся. Место хоть и хлебное, да не завидное – старшинам приходилось не только руководить жизнью города, с его единственной шахтой и загибающейся сельскохозяйственной зоной, но и осуществлять весь процесс ОБМЕНА, от начала и до конца. Уже позже старик понял – обмен не был обменом в прямом смысле этого слова. Город платил дань. А «снабжение» – было всего лишь подачкой, необходимым минимумом, для того, чтобы изможденные человечки могли продолжить своё копошение.
На фоне горожан сервы казались представителями другого вида. Даже много лет спустя, встречаясь с ними, старик каждый раз думал – вот вроде всё тоже самое, две руки, две ноги, туловище, да голова. По бокам головы два уха, на лице два глаза. Издалека от местных не отличишь. Разве что ростом повыше, да пооткормленее. Но вот поближе подойдешь – и всё. Чужие они. Будто стеной отгорожены. И такая в них уверенность, такая сила скрыта… Недобрая. Но и не злая вроде. Просто безразличная. Сметут тебя с пути, как таракашку и даже не вспомнят потом. Потому и боялись их, сервов этих.
Но еще больше, чем сервов, жители города боялись их ХОЗЯЕВ.
И вот в тот самый день, когда старик был еще мальчиком, летающий корабль принес в своем чреве этих ужасающих существ. И были они, словно выходцы из потустороннего мира. И мало кто до этого видел их, но никто ни разу не усомнился в их существовании. И когда старшины осмелились узнать, чего хотят нежданные гости, жители города пришли в ужас, ибо сказано было, что пришло время городу отдать дань не только рудой, но и своими детьми. Самыми лучшими. Самыми сильными. Теми, кого отберут. А тот мальчик, что после стал стариком, находился в это время с отцом в шахте. И когда поднялись они на поверхность, отец сказал мальчику – Беги! Знал, что наказание будет суровым, но, тем не менее, сказал: – «Беги и никогда сюда не возвращайся. Ибо никто не знает, какая участь ждет тех, кого забрали. Но мир велик и может тебе повезет. Есть другие города и другие люди. Ищи место, где они живут не так как мы. Лучше, чем мы». И мальчик побежал. Он бежал и бежал. Пока не превратился в старика. И было ему теперь всего-то чуть больше сорока лет. Только вот годы лишений прибавили
