Сергей Монастырский
Скоро Новый год
Сегодня, впервые установилась, наконец, настоящая зимняя погода. Конечно, не такая, как в его Петькино детство, когда прилипал снег к мохнатым шароварам, и щеки горели при спуске с крутой горки. Вот это была зима!
Петр Владимирович сходил в кладовку, снял с гвоздей старый еще отцовский овечий полушубок, натянул надвое шерстяных носков валенки, напялил кроличью ушанку и так предстал перед женой.
– Ой! Петя, хорошо, что я тебя таким не видела, когда замуж выходила! – Охнула Ивановна.
– А то бы не вышла? – поинтересовался Петр Владимирович.
– За такого-то красавца?! Всех бы девок отбила!
Выходила Зинаида замуж за молодого учителя, с хорошим по тем временам достатком, да и сама она в ту пору была совсем не плоха!
– Ну, я понял! – Петр Владимирович, снял со стены ружье и шагнул за порог своего деревянного дома.
– Обедать, когда будем? – крикнула вслед Зинаида Ивановна.
– Зин, тут морозяка градусов десять! Больше двух часов не прохожу!
… Слегка проваливаясь в легкий снег, легко скользили широкие охотничьи лыжи, оставалась за спиной их затерявшаяся в глухомани деревня, впереди через пустое поле стоял нахлобученный тяжелыми шапками снега лес.
Медленно падал, щекотал, сходил за шиворот мягкий снег. Неспешно катилась зима, как-то неспешно катилась и жизнь в этих краях, в этой забытой богом деревне из пятнадцати домов, в этой новой судьбе Петра Владимировича, которая будет теперь уже до конца его жизни.
Надо привыкать!
Еще два года назад Петр Владимирович оттрубил почти сорок лет в городской школе, но возраст стал брать свое, стал он туговат на ухо, и ученики в открытую уже посмеивались над ним на уроках.
Петру Владимировичу и самому было уже неприятно и невмоготу отвечать на не расслышанные вопросы, и к тому же возраст-то – шестьдесят лет – позволял выйти на пенсию, он и вышел.
Взрослая дочь с ребенком, до сих пор жившие с ними в двухкомнатной хрущевской квартире, в этот же год удачно второй раз вышла замуж и переехала к мужу. Оставался сын – горемыка с двумя детьми. Непутевый, потому что с работой ему не везло, кроме слесарной профессии у него другой не было. Жил он со своей семьей в общежитии.
В общем, отдали они сыну свою квартиру и прошлым летом переехали в старый родительский дом в этой деревушке, в ста километрах от города и десяти от ближайшего поселка.
За лето с помощью соседей и друзей они успели его подлатать, пробурили скважину для воды, завезли дрова, так что это была их первая зима в новой жизни.
… А ехал Петр Владимирович за зайцем!
Никакого, зайца, конечно, он не ожидал встретить, да и не нужен был ему заяц, ну, а вдруг!
И потом нужна была цель!
Не мальчишка же он, просто так кататься по снегу! Но действительно, мальчишкой, перекатываясь с холма на холм и выезжая, наконец, на открытую поляну, ощущал себя Петр.
Оглянулся назад, устанавливая за каким ухом – за правым или за левым – остается солнце, чтобы не ошибиться на обратном пути, но потом резонно подумал, что обратно можно идти по собственному следу.
Никаких других следов не было. Да и кому их оставлять? В деревне из пятнадцати домов, жилых было шесть – это были родившиеся и состарившиеся здесь местные жители, которые давно уже от деревни далеко не уходили, занимались зимой и летом хозяйством в своих дворах, разве что сено некоторые заготавливали на краю деревни.
Летом, правда, еще два-три дома оживали, когда в них возвращались на период отпуска, давно уехавшие в город хозяева или их дети.
… Скользили лыжи, падал на плечи с веток потревоженный снег, искрились сугробы, о чем-то перекликались, радуясь солнцу, птицы.
И был Петр Владимирович, так же легок и радостен.
Легок, потому что, как считали они с Зинаидой Ивановной, отдали, наконец, свой последний долг детям, устроив их в жизни, а еще раньше как-никак выстояли, никто из них не попал в передрягу, ни с кем не случилась беда, у всех есть свои семьи. А они с женой и здесь проживут! В конце – концов, много ли им надо?!
Все, что было надо, отдали детям, а на двоих как-нибудь хватит.
Так он думал, скользя на лыжах и не замечая, что думает, что какие-то мысли копошатся в голове, привык он думать! Все-таки был учителем.
А о чем думал? О том, кто как из класса учится, о том, как поинтересней подготовить следующий урок, о скандале с очередным завучем, о непонимании со стороны некоторых родителей!
И вот школа закончилась. И ничего не произошло, ничего не рухнуло, школа не развалилась, да и нужна ли она здесь кому-либо, было не очень теперь понятно!
В общем, думать оказалось не о чем, а в голове по инерции что-то вертелось.
Только поделиться было не с кем.
Только с женой.
Но у той была такая же ситуация. С той разницей, что ее душа болела о детях маленьких. Работала она в детском саду. Правда, заведующей.
… Петр Владимирович вздрогнул! Наконец, на поляну, на которую он вышел, выскочил заяц.
Большой, зимний заяц, в белой, слега загрязненной шубке.
Петр Владимирович настолько не ожидал такой охотничьей удачи, что даже не успел сдернуть с плеча ружье.
Они так и стояли некоторое время друг против друга. Заяц, спокойно присевший на снегу, и охотник с ружьем за плечом.
И неожиданно заяц двинулся и вдруг прыгнул в заснеженный кустарник и ушел!
Петр Владимирович, опомнившись, сдернул с плеча ружье, да так и остался стоять на пустой теперь поляне.
– И, слава богу! – подумал вдруг он, дрожащими пальцами переводя затвор в безопасное положение.
Никогда в жизни он ни в кого не стрелял. И сейчас представить не мог, что было бы, если бы он выстрелил!
Зайца бы он убил. Потом пришлось бы его потрошить, сдирать шкуру, что-то отрезать! А мертвый заяц смотрел бы на него своими мертвыми глазами.
–Тьфу ты! И зачем ему заяц! Нечего что ли есть!
А зачем он взял ружье? Петр Владимирович, сам об этом не подумал.
Ну, вроде, так положено. А вдруг – заяц! – и…. Совсем спутались у него мысли, и он уже позабыл, о чем до этого думал!
Ах, да! о детях.
Он развернулся и заскользил обратно.
О детях. Ну, что о детях? Они с женой отдали
