1
Камилла сидела в гостиной городского дома Риттеров. Ее руки без движения лежали на коленях. Тонкие, побелевшие от напряжения пальцы сжимали лист бумаги, исписанный торопливым неровным почерком. Сама того не замечая, Камилла разжала пальцы, и письмо выпало из ее рук.
Потухший взор девушки медленно, как будто во сне, чуть коснулся кресла с позолоченными ручками, низенького столика, где в тщательно продуманном беспорядке лежали журналы и книги, тяжелых портьер на окнах. Взгляд ее остановился на садике за окном. Как только садовник, понукаемый отцом Камиллы, ни пытался добиться там идеального порядка, вольнолюбивые ирисы рушили все его планы. Год за годом они выбрасывали свои стрелки в самых неподходящих для этого местах.
Камилла закусила губу, чтобы не расплакаться. Джим часто говорил, что ее глаза такого же глубокого цвета, что и ирисы на клумбах университета. А она отвечала, что он еще не видел ирисов у нее дома! И весело смеялась. Раньше она смеялась над его нелепыми комплиментами, а теперь…
Непослушная прядь темно-каштанового цвета упала на высокий лоб Камиллы. У нее не было сил даже пошевелить рукой, чтобы отбросить ее. Несколько волосков прилипли к ее пухлым чувственным губам. С трудом преодолевая тяжесть, сковавшую тело, Камилла подняла руку и поправила волосы, убрав прядку в завязанный на макушке «конский» хвост.
Джим терпеть не мог, когда она подбирала волосы. Ведь он так любил прикасаться к ним, заставляя переливаться под светом солнца или свечи как старое золото или выдержанное вино.
Он любил ее тонкие пальцы, ее почти прозрачную кожу на высоких скулах, ее полные губы… Джим честно признавался, что не мог прожить и дня, не обняв Камиллу, крепко прижав ее к груди.
Неужели все, что он говорил, оказалось ложью и притворством? Но разве глаза человека могут лгать? Камилла была уверена, что в его глазах видит не корысть, не желание познакомиться с всесильным Риттером, а только любовь.
Не в силах больше сдерживать слезы, Камилла встала с диванчика и опрометью бросилась в свою комнату. Может быть, она и стала слабой из-за своей любви, но это вовсе не значит, что она потеряла уважение к себе и чувство собственного достоинства. Никто не должен увидеть ее слезы. Особенно те, кто настойчиво просил ее порвать с Джимом.
Не успели стихнуть на лестнице торопливые шаги Камиллы, в комнату вошел пожилой осунувшийся мужчина. Под его глазами залегли глубокие тени — было заметно, что уже несколько ночей он не смыкал глаз, и теперь возраст не могла скрыть ни прописанная известным врачом диета, ни каждодневные упражнения. Он наклонился и поднял с пола лист, забытый Камиллой.
— Ты доволен? — Голос жены, вошедшей из другой двери, заставил его вздрогнуть и выронить лист.
Они вместе смотрели, как белый клочок планирует на паркет, будто осенний кленовый лист.
— Ты доволен? — повторила она свой вопрос.
— Мы уже не раз говорили об этом, Изабель, — низким голосом ответил он.
Она покачала головой.
— Я знаю, ты думаешь, что я совершаю ошибку, но это для ее же… — принялся он оправдываться и замолчал на полуслове. Глаза жены сказали ему больше, чем любые слова. — Ты же знаешь, что я люблю нашу девочку.
— То, что ты, Брэндан, сделал, пусть даже ради ее блага, навсегда разлучит вас, если только она узнает об этом. И не говори мне потом, что ты этого не понимал!
— Я не мог иначе, Изабель.
— Мог. Ты сам знаешь, что мог.
Она развернулась и вышла из гостиной. Брэндан слышал, что жена начала подниматься наверх, в комнату дочери, куда теперь он не мог пойти. Как же после всего, что произошло, смотреть в глаза Камилле?
Брэндан вздохнул и пошел прочь.
Белый лист бумаги так и остался лежать на полу. Потом его выбросила горничная.
Все еще в мантиях и в шапочках, Камилла и Джим стояли в тени огромного дуба, у которого они и познакомились четыре года назад.
— Кажется, теперь мы совсем свободны, — улыбнувшись, сказала Камилла.
— Не совсем так, моя любовь, — возразил Джим, улыбнувшись ей в ответ.
Он наклонился и, прижав девушку к теплой коре, нежно поцеловал Камиллу.
— Что ты имеешь в виду? — удивленно спросила она, едва долгий поцелуй прервался.
— Только то, что мне необходимо съездить в Ковентри, к матери.
— Что-то случилось? — встревожилась Камилла.
— Нет-нет, ничего страшного. Во всяком случае, она уверяет, что ничего страшного. Но я должен навестить ее.
— Тогда давай поедем вместе, — предложила Камилла.
— Нет, — отказался Джим, — ты должна ехать домой. Твой отец и так не слишком обрадуется нашему решению, зачем же обострять обстановку?
— Джим, ты уверен, что я не буду тебе нужна в Ковентри?
— Ты нужна мне везде и всегда!
— Почему? — хитро улыбнувшись, спросила Камилла.
— Ты и сама прекрасно знаешь ответ, — пожурил ее Джим. — Потому, что я очень-очень люблю тебя!
— Но как только ты убедишься, что с твоей мамой действительно все в порядке, ты приедешь ко мне в Плимут, чтобы познакомиться с родителями?
— Да. Мы ведь с тобой уже все решили. И мне кажется, что я уже готов к этому испытанию.
— Не глупи, Джим, мои родители не так страшны, как тебе хотелось бы думать. Папа, может, и поворчит, но уж мама точно от тебя будет без ума. Только дай им время свыкнуться с мыслью, что я выросла, дорогой!
— Думаю, твоим родителям будет трудно смириться с тем, что их тестем станет обычный компьютерщик, а не какой-нибудь банкир.
— У них не будет выбора. Ведь люблю я тебя, а не банкира! И потом, почему это обычный компьютерщик? Ты ведь гений! Как только я скажу им, кто хотел заполучить твои мозги…
— Не надо, Камилла! — Джим поморщился. Ты же знаешь, что мне не очень нравится сама идея продажи мозгов.
Камилла пожала плечами.
— Не понимаю тебя, Джим. Это ведь нормально! Каждый продает то ценное, что у него есть. Кто-то — силу, кто-то мозги…
— Все, все, все! — Джим вскинул руки. — Остановись! Так недолго вообще до черт знает чего договориться!
— Не ругайся! — одернула его Камилла.
— Прости, — сказал Джим и виновато повесил голову.
Только вот Камилле показалось, что в его глазах не было раскаяния.
— Твой поезд только в четыре часа вечера. У нас есть еще три часа, чтобы попрощаться! — Камилла улыбнулась Джиму и обвила руками его шею.
— Миледи, а на что это вы намекаете? — притворно удивившись, спросил Джим.
