Не могу сказать, каким будет мой конец. Не могу даже предположить, что меня ждёт, да и гадать об этом не хочу. Самое страшное — ожидание. Я сижу в этой клетке, изучаю трещины в холодном камне, чувствуя пятками шершавость пола. Колени прижаты к груди, я пытаюсь не улыбаться. Меня трясёт от нетерпения. Как же сильно хочу сорваться с места и сразу в бой! Но вместо этого вынуждена ждать, вороша секунды в голове, мешая их в минуты, часы.
Вспоминается пройденный путь. Победы и поражения, поступки, которым только сейчас могу выдать ярлыки. Окунаюсь в свои и чужие воспоминания, пытаясь понять — где здесь я? Неужели всё, что было сделано, было сделано именно мной? Подчас кажется, что кто-то загрузил мне в голову чужую память. Вот правильное слово — чужое. Не могу понять, кто ятакая. Деперсонализация личности. Во мне их — шестеро. Каждая, кроме последней, прожила свою жизнь. Шестая пытается собрать всех воедино. Получается плохо и если бы не две крайности — ненависть и любовь, довлеющие над моей душой, быть мне истерзанной изнутри каждой самостоятельной девушкой.
Но будучи одержимой жаждой мести, которую испытываю всеми фибрами души, собираю, как паззл свои кусочки, составляю полноценную карту памяти, тем самым пробуждая любовь и чувственность.
Моё последнее имя — Мэлоу. Я хочу рассказать вам нашу историю.
Часть I. Мэл
Мне нравилось прикасаться к стеклу. Скользить подушечками пальцев по его гладкости, пробуждая такое тонкое, слегка фальшивое, ненатуральное звучание. Оставлять дыханием записки в никуда, любоваться острыми узорами зимы. Восхищаюсь миром через её прозрачность, поражаясь точности картинки, мне казалось это чудом, настоящим волшебством, которого так не хватало в обычной жизни.
Жаль, что оно с каждым годом повышается в цене. Слишком дорого добывать стекло, а в нашем измученном мире это просто-напросто опасно. Мы живём объедками прошлого, как уличные воришки, нищие бродяжки, побирающиеся в старых, давно мёртвых городах, ныне — карантинных зонах. Создавать новое слишком опасно. Окружая себя высокими и крепкими стенами, с бойницами, башнями и колокольнями, надеемся пережить ещё одну ночь. Ведь так давно минули дни, когда мы властвовали на земле все двадцать четыре часа. Теперь довольствуемся жалкими огрызками от былого пиршества, молясь всем известным богам, прося о помощи любого встречного захудалого божка.
Увы, но мы обречены на вымирание. Наш вид, гордо именуемый Homo sapiens,находится на грани. Нам только кажется, что самое страшное позади, что мы пережили пандемию и совсем скоро всё вернётся в естественное русло. Нет, это ложь. Обман, подлог, раздутые мечтания стариков. На самом деле, люди, как вид, никому не нужен. Для других разумных и не разумных на планете мы представляем собой лишь мясо. Бурдюки с кровью, как любят говорить вампиры. Помня о том, чего достигли в прошлом, сложно поверить, что нам позволят восстановить нашу популяцию, ведь единственное преимущество человечества — наша численность. Забудем про это. Бывший Теневой мир учится на своих ошибках. Мы никогда не станем первыми. Всего лишь гордая, нетерпимая, заражённая «проказой» ксенофобии, пища. Не верю, что это можно как-то изменить.
Но, допустим, каким-то образом мы добьёмся признания равенства. Тогда встаёт бич современности: белые упыри. Сейчас идёт тридцать девятый год новой эры. И проблема заражённых выросла как никогда раньше.
Дело в том, что эти твари, оказывается, не так неразумны, как считалось до этого. Просто они по-другому учатся. Иначе развиваются. Раньше они охотились малыми группами, по пять—десять особей, рассыпавшись по всей земле, редко собираясь в крупные своры. Теперь они увеличили свои стаи до пятидесяти—восьмидесяти особей. Твари научились различать людей. Они охотятся на пожилых, пожирая их плоть, а молодых заражают. Те, кому довелось выжить после столкновения с монстрами, утверждают, что они общаются. Примитивное мышление, навыки охоты. Один из стариков — учёный, который был не молод ещё в прежние времена, заявляет, что их развитие идёт семимильными шагами и совсем скоро они научатся по-новому охотиться на нас. Нападать на наши города—крепости. Ведь не зря ходят слухи о ловушках на дорогах, которые сооружают эти твари, не зря они научились подражать женским и детским крикам. Монстры учатся выживать, а если не получается — впадают в спячку до тех пор, пока не почувствуют близость плоти. Тогда они нападают.
Никто не знает, сколько было заражённых во время пандемии. Мы знаем лишь одно — нельзя ходить в крупные города. Нужно избегать больших скоплений трупов, потому что многие из них являются спящими упырями. Именно поэтому у людей возродилась старая традиция похорон — кремация. Мы сжигаем своих мертвецов, чтобы они, не дай бог, воскресли вновь.
Вот в такой мир попала.
Мне говорят, что я излишне умная. Что моё развитие слишком отличается от развития любой другой девушки, рождённой в новой эре. Словно бы в детстве у меня было время «думать». Нынешняя молодёжь лишена такой возможности. Тяжкая работа, непосильное бремя выживания, ранние браки и рождение новых детей, отбросило их на сотни лет назад. Мало кто из детей в обычных семьях умеет читать и писать. Рабочие, загрубевшие руки и души, вот к чему вернулось человечество, жаждавшее летать.
А кто я такая? Моя жизнь началась полгода назад. Осенью, в конце октября, в городе, лишённом названия. За мной гналась стая диких собак, когда на нас наткнулся отряд города Монтерей.
Вы знаете, что это такое, когда тебя загоняют? Кого слышится этот невыносимый собачий лай? Чувствовать за спиной тяжёлое дыхание хищника, предки которого носили к твоим ногам палочку? Это страшно. Это действительно, до дрожи, до крика страшно. Лёгкие горят огнём, перед глазами всё расплывается и тебе уже не важно, куда бежать. Ты теряешься в этой агонии боли.
Готова ли была принять смерть тогда? Да, готова. Когда огромная дворняга с внушительной челюстью выныривает прямо перед тобой и ты понимаешь, что всё это ловушка, — да. Я даже не успела почувствовать радость или облегчение от того, что скоро всё закончится и страх уйдёт. Не могла представить, как всё будет. Насколько это больно, когда тебя кусает собака, вырывая куски мяса? Нет, таких мыслей не было, просто остановилась, падая на колени и оказываясь на одной высоте с вожаком стаи.
Дрожат пальцы, онемение по всему телу и я не знаю, что делать дальше. Чувствую за спиной остальную рычащую свору и не могу отвести взгляд от их вожака. В голове всплывает воспоминание, что нельзя так делать, но не помню, откуда это и что значит. Просто смотрю неотрывно, погружаясь в эти карие, без малейшей эмоции, глаза. Зверь рычит, но не двигается с места, только смотрит в ответ, чуть склоняя голову, постепенно пригибаясь к земле.
А потом грянул выстрел и наваждение пропало, как и стая собак, скрывшаяся за спиной. Я сижу на коленках, не имея возможности пошевелиться, и смотрю на них — охотников, людей.
