Шри Ауробиндо
САВИТРИ
СИМВОЛ И ЛЕГЕНДА
Перевод М. Дмитриева
Часть 1
Книга 1
Книга Начал
Песнь первая
Символический рассвет
Это был час перед пробуждением Богов.
На пути божественного События
Огромный предчувствующий ум Ночи, один
В ее храме вечности неосвещенном,
Лежал, растянувшись, неподвижный на границе Безмолвия.
Почти одна ощутимая, непрозрачная, непроницаемая,
В мрачном символе ее невидящей думы
Бесконечности бестелесной пучина;
Неизмеримое зеро мир оккупировало.
Сила падшего безграничного себя пробудилась
Между первым и последним Ничто,
Зовя обратно темное лоно, из которого вышла,
Повернулась от неразрешимой мистерии рождения
И процесса медлительного смертности
И своего конца в пустом Ничто стремилась достигнуть.
Словно в темном начале всего
Безмолвное, без каких-либо черт подобие Неизвестного,
Повторяя все время несознательный акт,
Продлевая все время волю невидящую,
Баюкало космический сон неведающей Силы,
Чья созидательная дрема движимая возжигает светила
И несет наши жизни в своем сомнамбулическом вихре.
Через грандиозный транс тщетный Пространства,
Его бесформенный ступор без жизни и разума,
Кружащая сквозь бездушную Пустоту тень,
В бездумные сны снова отброшенная,
Земля крутилась, в пустых безднах заброшенная,
Свою судьбу и свой дух позабывшая.
Бесстрастные небеса были нейтральны, пусты, неподвижны.
Затем что-то в непроницаемой мгле шевельнулось;
Безымянное движение, неподуманная Идея,
Настойчивое, неудовлетворенное, без цели,
Что-то, что быть хотело, но не ведало как,
Принуждало Несознание пробудить Неведение.
Родовая мука, что пришла и оставила трепещущий след,
Дала место старой усталой нужде неисполненной
В покое своей подсознательной безлунной пещеры
Поднять свою голову и искать отсутствующий свет,
Напрягая закрытые глаза исчезнувшей памяти,
Как тот, кто себя прошлого ищет
И встречает лишь своего желания труп.
Это было, словно даже в пучине Ничто,
Даже в средоточии этого распада предельного
Непомнящая сущность таилась,
Нечто, что от убитого и похороненного прошлого выжило,
Приговоренное возобновить усилие и боль,
Снова ожившее в другом разочарованном мире.
Бесформенное сознание жаждало света
И пустое предвидение тянулось к перемене далекой.
Словно детский палец, на щеку положенный,
Напоминал о нужде бесконечной в вещах
Беззаботной Матери вселенной:
Младенческое томление сжало мрачную Ширь.
Неощутимо где-то брешь появилась:
Длинная одинокая линия оттенка колеблющегося,
Как улыбка неясная, искушающая пустынное сердце,
Дальний край смутного сна жизни тревожила.
Появившийся с другой стороны безграничности
Глаз божества вглядывался сквозь немые глубины;
Разведчик в рекогносцировке от солнца,
Он, казалось, среди тяжелого космического отдыха,
Ступора больного и утомленного мира,
Искал одинокий и покинутый дух,
Слишком падший, чтобы помнить блаженство забытое.
В не имеющую разума вселенную вмешиваясь,
Его послание сквозь неохотную тишину пробиралось,
Призывая к авантюре сознания, радости,
И, Природы разочарованную грудь покоряя,
Принуждало вновь соглашаться видеть и чувствовать.
В беззвучной Пустоте была посеяна мысль,
В глубинах тьмы рождено было чувство,
В сердце Времени дрогнула память,
Словно душа, долго мертвая, жить устремилась:
Но забвение, что за падением следовало,
Стерло таблички прошлого, густо исписанные,
И все, что было разрушено, должно быть построено заново,
И прежний опыт трудом добыт снова.
Все может быть сделано, если есть касание Бога.
Надежда проникла в то, что едва смело быть
Среди потерявшего надежду равнодушия Ночи.
Как если бы в чужом мире просящее
С робкой и отчаянной инстинктивной грацией
Осиротевшее и выгнанное искать себе дом,
Странствующее чудо без места для жизни,
В небес далекий угол пришел
Неясный призыв медленного чудесного жеста.
Трансфигурирующего касания настойчивый трепет
Убеждал черный инертный покой
И красота и чудо волновали поля Бога.
Блуждающая рука очарованного бледного света,
Что пылала на грани мгновения тающего,
Утвердила с золотыми створками и опаловыми петлями
Врата сновидений, приоткрытые в пределы мистерии.
Один светлый угол, окно на сокрытые вещи,
Слепую огромность мира принуждал к видению.
Тьма ослабла и, как спадающий плащ, соскользнула
С полулежащего тела бога.
Затем сквозь бледную щель, что казалась сперва
Даже для струйки от солнц вряд ли достаточной,
Хлынуло откровение и пламя.
Краткий нескончаемый знак вверху повторился.
Очарование из недостигнутых трансцендентальностей,
Переливчатое славой Незримого,
Послание из неведомого бессмертного Света,
Пылающее на трепетной грани творения,
Рассвет возвел ее ауру пышных оттенков
И погрузил свое семя великолепия в часы.
Божество, посетитель мгновения, сияло.
На жизни тонкую грань ненадолго Видение встало
И склонилось над изгибом лба земли размышляющим.
Интерпретируя слишком высокую красоту и блаженство
В иероглифы красок чувства мистического,
Оно написало строки многозначительного мифа,
Рассказывающего о величии духовных рассветов,
Сверкающий код начертало на небе-странице.
В тот день почти было явлено то,
Чьи сигнальные огни — наши надежды и мысли,
Одинокий восторг из невидимой цели
На непрозрачную Пустоту был почти брошен.
Еще раз поступь потревожила Шири пустые;
Бесконечности центр, Лик покоя восторженного,
Разделил вечные веки, что небеса открывают;
Форма из далеких блаженств, казалось, приблизилась.
Посланница между вечностью и изменением,
Всемогущая Богиня склонилась чрез шири,
Что скрывали путешествия звезд предначертанные,
И увидела готовые для ее ног пространства.
Она назад на свое завуалированное солнце взглянула,
Затем, полная дум, двинулась к своей бессмертной работе.
Земля ощутила прохождение Нерушимого близко:
Пробуждающееся ухо Природы шаги ее слышало
И ширь повернула к ней свой глаз безграничный,
И, на глубины скрытые падая, ее светлая улыбка
Молчание миров воспламеняла к огню.
Все стало посвящением, обрядом.
Воздух был вибрирующим звеном между землею и небом;
Ширококрылый гимн великого священника-ветра
Поднялся и лег на алтари-горы;
Высокие ветви молились в являющем небе.
Здесь, где полуосвещенное наше неведение окаймляет пучины,
На немой груди непонятной земли,
Здесь, где на шаг вперед не знает никто
И трон Истины стоит на тенистой спине у сомнения,
На этом терзаемом и рискованном поле труда,
Под обширным безразличным взглядом простертая,
Беспристрастная свидетельница наших горя и радости,
Наша простертая почва несла луч пробуждающий.
Здесь тоже видение и пророческий блеск
Осветил в чудеса обычные бесцельные формы;
Затем, исчерпавшись, откровение отступило божественное,
Нежеланное, стирающееся из уровня смертного.
Священное томление в его следе медлило,
Поклонение Присутствию, Силе,
Слишком совершенным, чтобы ограниченными смертью сердцами удерживаться,
Предвидение грядущего рождения чудесного.
Лишь немного божественного света может остаться:
Духовная красота, человеческий взгляд освещающая,
Очерчивает своей мистерией и страстью Материи маску
И расточает вечность на удар Времени.
Как когда душа притягивается близко к порогу рождения,
Присоединяющему смертное время к Безвременью,
Искра божества теряется в склепе Материи,
Ее блеск исчезает в несознательных планах,
Так тот магического
