«Пролив» – термин, которым в прибрежной Новой Англииобозначают участок открытой воды, отделяющий остров от материка. Залив открыт содного конца, пролив – с двух.
Пролив между островами Литтл-Толл-Айленд (выдуманным) иМачиасом (существующим) предполагается около двух миль ширины.
Введение
В большинстве случаев – скажем, в трех или четырех из пяти –я знаю, откуда у меня берется идея вещи, какое сочетание событий (как правило,рутинных) запускает повествование. Например, «Оно» родилось у меня в моментперехода по деревянному мосту от гулкого стука каблуков по настилу ивоспоминаний о «Трех мрачных козлах». В основе «Куджо» лежала действительнаястычка с плохо воспитанным сенбернаром. «Кладбище домашних животных» выросло изгоря моей дочери, когда ее любимого кота Смаки переехало машиной на хайвеевозле нашего дома.
Но иногда я просто не могу вспомнить, как набрел на тот илииной роман или рассказ. В этом случае зерном вещи оказывается скорее образ,нежели идея, ментальная фотография настолько сильная, что она в конце концоввызывает к жизни характеры и события – как ультразвуковой свисток, говорят,заставляет отозваться всех псов округи. И для меня вот что еще являетсяистинной загадкой творчества: истории, которые появляются без предшественников,приходят сами по себе. «Зеленая миля» началась с образа огромного негра,который стоит в тюремной камере и смотрит, как приближается расконвоированныйзаключенный, продающий сладости и сигареты со старой металлической тачки соскрипучим колесом. «Буря столетия» также родилась из образа, связанного стюрьмой: такой же человек (только не черный, а белый) сидит на нарах у себя вкамере, подтянув под себя ноги и положив руки на колени, и не мигает. Это неджентльмен и не тот хороший человек, которым оказался Джон Коффи в «Зеленоймиле»; это человек крайне плохой. Может быть, вообще не человек. Каждый раз,когда моя мысль к нему возвращалась (за рулем машины, в кабинете окулиста вожидании закапывания в глаза, или хуже того – ночью во время бессонницы привыключенном свете), он был все страшнее и страшнее. Все так же сидел на нарах ине шевелился, но был каждый раз чуть страшнее. Чуть меньше похож на человека ичуть больше на… скажем, на то, что было под этой внешней оболочкой.
Постепенно повествование стало разворачиваться от этогочеловека… или чем бы он там ни был. Человек сидит на нарах. Нары в камере.Камера в задней части магазина-склада островного городка Литтл-Толл-Айленд,который я иногда мысленно называл «Остров Долорес Клейборн». Почему вмагазине-складе? Потому что общине столь малой, как Литтл-Толл-Айленд,полицейский участок не нужен – нужен только кто-то, кто по совместительствувыполняет обязанности констебля – занимается, скажем, буйными пьяницами илиукрощает рыбака с плохим характером, который не прочь поучить кулакомсобственную жену. Так кто же будет этим констеблем? Конечно же, Майк Андерсон,владелец и рабочий «Магазина-склада Андерсона». Вполне приличный мужик, иотлично справляется с пьяными или вспыльчивыми рыбаками… но что он будетделать, если столкнется с чем-то по-настоящему страшным? Например, с таким, какзлобный демон, который вселился в Ригана в «Экзорцисте»? Когда появится что-то,что будет просто сидеть в импровизированной тюремной камере Майка Андерсона,глядеть и ждать…
Чего?
Как чего – бури, конечно. Бури Века. Такой бури, котораяполностью отрежет Литтл-Толл-Айленд от материка, оставив его справлятьсясобственными силами. Снег красив, снег смертоносен, снег – это занавес вродетого, которым маг скрывает ловкость своих рук. Отрезанный от мира, скрытыйснегом, мой призрак-страшилище (у меня уже установилось для него имя – АндреЛинож) может натворить много вреда. И хуже всего – даже не покидая своих нар,где сидит, подобрав ноги и обняв колени.
До этого я мысленно дошел в октябре-ноябре девяностошестого: плохой человек (или, быть может, чудовище под маской человека) втюремной камере, буря посильнее той, что полностью парализовала северо-восточныйкоридор в середине семидесятых, община, предоставленная собственным силам.Меня, пугала задача воссоздания всей общины (такое я уже делал в двух романах –«Жребий Салема» и «Необходимое за действительное», и это адская работа), номанили возможности. И еще я знал, что дошел до момента, когда надо либо писать,либо потерять эту возможность. Мысли более завершенные – другими словами,большинство из них – могут держаться довольно долго, но повествование,возникшее из одинокого образа, существующее почти целиком лишь в потенции –вещь куда менее стойкая.
Я думал, что у «Бури столетия» был хороший шанс рухнуть подсобственной тяжестью, но в декабре девяносто шестого я, как бы там ни было,начал ее писать. Последним толчком послужило осознание, что если я сделаюместом действия Литтл-Толл-Айленд, то получу шанс сказать нечто интересное испорное о самой природе общины… потому что во всей Америке нет общин стольтесно переплетенных, как островные общины у побережья штата Мэн. В них людисвязаны ситуацией, традицией, общими интересами, общими религиозными обычаями иработой – всегда трудной, иногда опасной. Кровные связи так перепутаны, чтонаселение большинства островов состоит всего из полдюжины фамилий,переплетенных двоюродным родством и брачными связями, как лоскутное одеяло [Ввосточном Мэне баскетбольный турнир конца сезона проходит в зале Бангора, инормальная жизнь практически замирает – все население региона припадает кприемникам. Однажды, когда команда девушек Джонспорт-Билз играла в турнире класса"Д" (младшие школьники), радиокомментатор всех участниц стартовойпятерки называл по именам. Пришлось – потому что все они были сестрами илидвоюродными сестрами, и каждая носила фамилию Билз. – Примеч. автора.]. Если вытурист (или вообще человек «с материка»), они могут отнестись к вам дружелюбно,но не рассчитывайте заглянуть в глубь их жизни. Вы можете вернуться в вашкоттедж на материке, выходящий окнами на пролив, где живете шестьдесят лет, ивсе равно вы будете человеком со стороны. Потому что на острове жизнь другая.
Я пишу о малых городах, потому что я – мальчишка из малогогорода (хотя и не мальчишка с острова, спешу добавить: когда я пишу оЛиттл-Толл-Айленде, я пишу как человек со стороны), и почти все мои истории омалых городах – о Джерусалемз-Лот, о Касл-Рок, о Литтл-Толл-Айленде – все ониобязаны Марк Твену («Человек, который совратил Гедлиберг») и Натаниэлю Готорну(«Молодой Гудмен Браун»). И все же все эти истории, как мне кажется, построенына одном непроверенном постулате: проникновение злой воли не может не потрястиобщину, разъединяя людей и обращая их во врагов. Но это – мой опыт скорее какчитателя, нежели как члена общины; а как член общины я видел, что разразившеесянесчастье сплачивает города [Например, ледовый буран января 1998 года, когданекоторые города остались без электричества на две недели и больше. – Примеч.автора.].
