Глава 1
Лондон, 1881 год
— Мне кажется, эта чаша эпохи Мин по форме напоминает женскую грудь, — сказал сэр Линдон Мейтер, обращаясь к Йену Маккензи, державшему чашу кончиками пальцев. — Эта изогнутая линия, этот нежный оттенок. Разве вы со мной не согласны?
Йен не мог себе представить женщину, которой польстило бы сравнение ее груди с чашей, и даже не потрудился кивнуть.
Изящный сосуд начала династии Мин из фарфора с легким зеленоватым оттенком и стенками настолько тонкими, что Йен мог видеть сквозь них свет. По внешней стороне чаши бежали друг за другом три серо-зеленых дракона, а по дну, казалось, плавали четыре хризантемы.
В маленькой чаше вполне могла поместиться небольшая округлая грудь, но дальше Йену не хотелось заходить даже мысленно.
— Тысяча гиней, — сказал он.
Мейтер кисло улыбнулся.
— Но я думал, милорд, что мы друзья.
Йен удивился, когда это пришло в голову Мейтеру.
— Чаша стоит тысячу гиней.
Он тронул пальцем чуть заметный отбитый край донышка чаши еще в те века, когда ею пользовались.
В красивых синих глазах Мейтера мелькнуло удивление.
— Я заплатил за нее пятнадцать сотен. Объяснитесь.
Нечего было и объяснять. Йен за считанные десять секунд оценил в уме все достоинства и недостатки. Если Мейтер не мог определить стоимость своих вещей, ему не следовало заниматься коллекционированием фарфора. У него в стеклянном шкафу находилась коллекция фарфора, в которой было, по меньшей мере, пять подделок, и Йен не сомневался в том, что Мейтер этого не подозревал.
Йен поднес к носу глазурь, с удовольствием ощутив чистый запах, сохранившийся в тяжелом сигарном дыму, заполнявшем дом Мейтера. Чаша была подлинной, и он хотел ее приобрести.
— По крайней мере, дайте мне столько, сколько я заплатил за нее, — встревожился Мейтер. — Тот человек сказал мне, что я сделал выгодную покупку.
— Тысяча гиней, — повторил Йен.
— Черт бы вас побрал, я женюсь!
Йен вспомнил объявление в «Таймс» дословно, ибо он все запоминал дословно: «Сэр Линдон Мейтер, проживающий в Сент-Обри, Суффолк, объявляет о своей помолвке с миссис Томас Экерли, вдовой. Свадьба состоится двадцать седьмого июня нынешнего года в Сент-Обри в десять утра».
— Примите мои поздравления, — сказал Йен.
— Я хотел бы купить моей возлюбленной подарок за те деньги, которые получу за чашу.
Йен смотрел на чашу.
— А почему бы не подарить ей саму чашу?
Мейтер расхохотался.
— Дорогой мой, женщины ничего не понимают в фарфоре. Она хотела бы получить карету, упряжку лошадей и толпу слуг, которые носили бы за ней все побрякушки, купленные ею. Я дам ей это. Она красива, дочь какого-то жабообразного аристократа, она не первой молодости и вдобавок вдова.
Йен не ответил. Он прикоснулся кончиком языка к чаше, задумавшись о том, насколько она лучше десятка карет с подобранными по масти лошадьми. Женщина, которая не увидит поэтичности подарка, просто дура.
Мейтер поморщился, когда Йен попробовал чашу на вкус, но Йен научился таким образом проверять подлинность глазури. Мейтер не смог бы определить подлинность глазури. Даже если бы кто-нибудь покрыл глазурью его самого.
— Она имеет собственное неплохое состояние, — продолжал Мейтер. — Получила наследство этой женщины, Баррингтон, богатой старой леди, имевшей обо всем собственное мнение. Миссис Экерли, ее тихая компаньонка, утаила все.
«Так почему она выходит за тебя замуж?» Йен в раздумье перевернул чашу. О, если миссис Экерли хотела делить ложе с Линдоном Мейтером, она могла бы спать с ним. Конечно, она обнаружила бы, что в его постели тесновато. У Мейтера был тайный домик для его любовниц и нескольких других женщин, которые удовлетворяли его потребности и которыми он любил хвастаться перед братьями Йена. «Я такой же распутник, как и вы», — обычно пытался он уверить их. Но, по мнению Йена, Мейтер разбирался в радостях плоти не лучше, чем в фарфоре эпохи Мин.
— Спорю, вас удивляет, что такой убежденный холостяк, как я, отдает себя на съедение. Разве не так? — продолжал Мейтер. — Если вас интересует, не откажусь ли я в последнюю минуту, ответом будет «нет». Знайте, вас с радостью примут в любое время. Я посылаю приглашения вам и всем вашим братьям.
Йен встречал дам Мейтера, женщин с отсутствующим взглядом, готовых исполнить все капризы Мейтера за деньги, которые он им давал.
Мейтер достал сигару.
— Послушайте, сегодня мы будем в «Ковент-Гардене» слушать оперу. Приходите познакомиться с моей невестой, хотел бы услышать ваше мнение о ней. Все знают, что ваш утонченный вкус распространяется не только на фарфор, но и на женщин.
Он ухмыльнулся.
Йен промолчал. Ему предстояло спасти чашу от этого филистимлянина.
— Тысяча гиней.
— До чего же вы упрямы, Маккензи.
— Тысяча гиней, увидимся в опере.
— О, очень хорошо, хотя вы разоряете меня.
Он разорил себя.
— Ваша вдова богата. Вы поправите свои дела.
Мейтер рассмеялся. Йену приходилось видеть, как женщины самого разного возраста краснели или обмахивались веерами при виде улыбки Мейтера. Мейтер мастерски вел двойную жизнь.
— Она и вправду хороша. Мне повезло.
Мейтер позвонил и вызвал дворецкого и слугу Йена Керри. Керри внес деревянный ящик, выложенный соломой, в который Йен осторожно опустил чашу с драконами.
Йену очень не хотелось прятать такую красоту. Он коснулся ее в последний раз и не спускал с нее глаз, пока Керри не закрыл крышкой.
Он поднял глаза и увидел, что Мейтер распорядился разлить бренди. Йен взял бокал и поставил его на стол Мейтера перед чековой книжкой, которую приготовил для него Керри.
Йен отодвинул бренди и обмакнул перо в чернила. Он наклонился, чтобы поставить подпись, и загляделся на черную каплю черных чернил, повисших идеальным шаром на кончике пера. Блестящий шарик был настоящим чудом.
Он жалел, что не может сохранить навсегда это совершенство. Но он знал, что спустя секунду оно упадет с пера и исчезнет. Если бы его брат Мак мог нарисовать нечто столь же прекрасное, для Йена это было бы сокровищем.
Он не знал, как долго просидел так, разглядывая каплю чернил, пока не услышал, как Мейтер сказал:
— Проклятие! Он действительно сумасшедший, не правда ли?
Капля все падала вниз, вниз и вниз, пока не упала на страницу, погибнув в пятне черных чернил.
