Где бы мы ни были и что бы ни делали, нам не укрыться от града чужих шаблонов и запретов: «Ты_же_девочка», «Кто_так_делает?!», «Настоящая_женщина_НЕ…», «А_как_же_дети…». Одни из них мы ловко отбиваем уверенным взмахом теннисной ракетки; другие зло высмеиваем; какие-то упорно и отчаянно повторяем; за какие-то держимся как за прутья клетки; некоторыми отпиливаем себе под кровавый корень крылья, смиряя силу голоса, непокорный ребячий смех, смиряя саму жизнь в себе. Становимся меньше, тише, удобнее.
Столик в тихом месте, две чашки кофе, напротив – осуждающая, презрительная маска: это ваш хитрый критик говорит, говорит, говорит – мечет скрепы, как на нересте.
Я сижу около вас, незримая, – ловлю, перевожу, высмеиваю, отбиваю то, что прилетает со стороны общественных установок, с этой темной и неуверенной части нас самих. На той стороне – уверенность в непогрешимости, осуждение, страхи. На нашей – свобода, смелость, искренность.
Вполне возможно, перевернув последнюю страницу книги, вы увидите, что на вашей стороне больше нет меня – лишь вы сами. Вы выйдете на улицу, подставите лицо небу и вдруг почувствуете, как всей силой веры, живущей в вашей отважной, неуязвимой душе, за спиной расправляются два мощных крыла.
Раунд первый
– Ты кто вообще такая?!
– Женщина с Марса.
Мне 28 лет. У меня шрам от ножевого ранения в боку, татуировка ведьмы на животе, и при желании я могу отправить маваши в висок. Я вожу спортивные машины, ем сырое мясо, пью текилу и ношу узкие платья. Я получила первое приглашение переехать работать в Лондон и тут встретила Его. Имея в качестве ролевой модели отца-профессора, блестящего лектора и харизматика, именно таким мужчинам не верю. Чем больше лоска, обаяния, манер, романтики и острословия, тем больше мой взгляд начинает скучнеть и блуждать по комнате в поисках кого-то угрюмого в растянутом свитере в углу. И вот – Он. Простота. Немногословие. Внутренняя прямота. Чем еще уравновесить фарфоровое кружево в моей голове? Я отказываюсь от Лондона, бросаю курить и выхожу замуж.
Мне 32 года, я вице-президент крупной компании – специалист по кризисному менеджменту и развитию бизнеса. Одинаково комфортно себя чувствую на переговорах с арабами, нигерийцами, пьяными хорватами и невыносимыми французами. Я хороший руководитель и дотошный аналитик. Живу в столице Великобритании в маленькой съемной полуподвальной квартирке, беременна, работаю на износ.
Мне 36, у меня двое синеглазых малышей, построенный в 1874 г. лондонский дом со стеклянными дверями, выходящими в сад, цветущий розами и черешней, муж, коты, хомяки. Я рожаю без врачей и с удовольствием, кормлю грудью, несмотря на командировки. Мне хорошо удаются чизкейки и селедка под шубой, я мариную собственные огурцы и леплю с дочкой крокодилов из пластилина. Я пишу щемящие тексты и плачу от мелодрам.
Я мотаюсь между каирами, варшавами и касабланками, в моей сумке ноутбук, три договора на вычитку, корпоративная кредитка и молокоотсос. Я крашусь за две минуты, одеваюсь за пять, сплю в среднем по пять часов в сутки. Я звоню домой и шепчу моей малышеньке сказку на ночь, а потом, нарушая дистанцию и этику и почти касаясь губами щеки вредоносного контрагента, произношу хрипловатым, многообещающим голосом: «Я уверена, что мы можем договориться о пяти процентах, но, если я в вас ошиблась, скажите прямо».
В Кейптауне свежий ветер, облака над плоскими горами и пустые дороги. У меня деловая встреча, мы обедаем на террасе у скалистого берега, море штормит, и ниже, у кромки моря, болтают двое серферов в полуспущенных костюмах. Мокрые длинные волосы, крутые плечи – я скольжу ровным гладящим взглядом вниз от размахнувшихся лопаток до узких, почти мальчишеских, бедер и двух ложбинок чуть ниже талии. Мой сопровождающий, Кэмерон, ловит мой пристальный взгляд, и ему становится неспокойно. Кэмерону 25: выутюженный костюм, переливающиеся мускулы рэгбиста под рубашкой, метр девяносто, вихраст, белобрыс и очень старается. Он говорит что-то умное по работе, я киваю, делаю глаза мягкими, мамскими и ободряющими. Ему совсем не нужно знать другую меня, мою миссис Хайд, которая может взять собеседника за галстук и бесцеремонно отвести в постель, ту, которую некому назвать солнышком и некому назвать «мамой»… Мы в забитом до отказа самолете летим в Йоханнесбург, травим байки про аэропорты и пьяные вечеринки, а по прибытии мой попутчик отвозит меня на тюнингованном двудверном бумере в отель. Говорим о работе, ценах не детские сады, договариваемся встретиться завтра в девять утра. Я одна поднимаюсь в номер – шесть лет как не курю, и почти шесть лет как замужем, и два хитрых тигренка висят на мне и мамкают, и миссис Хайд молчит.
В Кейптауне свежий ветер. «Какая самая невероятная история приключилась с тобой?» – спрашивает Кэмерон, а затем рассказывает, как он напился, потерял ключи и лез в окно. У меня много историй, мой хороший юный Кэмерон, какую тебе рассказать? Про исчезнувшего австрийского банкира или про торговцев оружием в Китае, про три дня с цепью на ноге или про то, как нереально медленно и гулко бьется сердце, когда твой любимый достает из кармана гранату? Про нелегальные азиатские притоны или про заброшенный странный говорящий дом в степи? Про восемь сигаретных ожогов на запястье или про бездомную холодную ночь под чужим именем и внешностью в Рейкьявике? А может, про то, как я убила кошку, или про то, как волокла на себе стокилограммового мужика по острым горным камням? Про вкус живых скорпионов и вкус женщин; откуда у меня ножевое ранение или после какого десятка мужчин перестаешь пытаться запомнить имя? Про то, как ударить до крови, и про вкус выбитых зубов во рту? Про то, как считывать женщин по векам, а мужчин по кистям рук? И твои руки, мой хороший, юный Кэмерон, не сулят мне ничего особо захватывающего, несмотря на соблазнительно играющие под тканью рубашки мышцы.
Моя миссис Хайд спит. Втяну когти и шершавым языком буду вылизывать своих белокурых и неуемных тигрят, позволяя им набрасываться и скатываться по моей мягкой шкуре, позволяя им быть юными и сильными. Уткнусь бугристой головой, и мой мужчина накрутит непослушные волосы на кулак, заломит до оскала шею и отведет к себе, потому что он – мой муж, все про меня знает и называет мамаситой и солнышком, несмотря на проступающие сквозь кожу тигриные полосы. Кошачьи не знают верности, но привыкают к месту, и в этом их верность. Я позвоню домой, мы помолчим в трубку, и я отправлюсь работать и спать. Здорово, что она была, эта шальная жизнь без чувств и страхов. Здорово, когда всему свое время.
Теперь покойно.
Мне 38, у меня растущие с дикой скоростью дети, бунт против покоя, развод. Я вся – про свободу. Это моя ценность и мой воздух. Я хочу чего-то нового, еще не знаю чего. Я бросаюсь в романы и пулей вылетаю из них, участвую в боях без правил, отправляю в нокдауны, много пишу и учусь.
