Глава 1
Солнце клонилось к закату, когда вдали, там, где сходятся Вышний мир и Срединный, показался знакомый берег. Ладога!
Ещё день-другой назад любой бы из корабельщиков возликовал. Но в этот раз причин для веселья, да и заздравной кормчему не было. Больно горька весть, которую несут под чёрным парусом печали.
Умер великий Рюрик. Ушёл в навь достойно, как и подобает мужчине, вождю, князю. Но это не умалит горя осиротевшей земли, не приглушит завывания плакальщиц, не высушит слёзы златовласой Силкисив.
Розмич прикрыл веки, в сотый раз представляя, как ступит на пристань, взойдёт по пологому холму, минует многолюдный город и поднимется на крыльцо княжьего терема. Как встанет пред младой княгинею и, склонив голову, поведает дочери о смерти отца. Отведёт взгляд и, невзирая на горючие женские слёзы, расскажет о доблести, с какой разил врагов в том последнем бою, о славной победе князя над Корелой и долгой, мучительной смерти от ран. Так велел ему строгий Олег – Одд, наречённый Стрелой.
А князь и впрямь умирал медленно, поначалу никто и не понял, что вот она – Морена явилась. Раны казались несерьёзными, а сам Рюрик посмеивался: ещё одно сражение записано в памяти множеством пустяковых рубцов. Да, это сражение забудут не скоро, но виной тому не шрамы, а смерть лучшего из князей! Что теперь будет с его землями и людьми – только боги ведают. Обрушат ли они на головы смертных все неудачи мира? Или новый владыка примет на себя тяжкий груз?
Когда лодья подошла к пристани, на берегу уж толпился народ. Ладожане пожирали корабельщиков взглядами, особо нетерпеливые выкрикивали – что да как. Но Розмич, поставленный старшим, велел спутникам держать язык за зубами – скорбную весть положено узнать сперва княгине, после – всем остальным. Даже примчавшимся на берег дружинникам, из числа тех, кто под началом мудрого воеводы остался для защиты города, ни слова о гибели Рюрика не сказали…
Сумерки сгущались, были похожи на кисель. Но Розмич вознамерился тут же повидаться с Силкисив. Хоть и не принято поминать смерть ближе к ночи, а тянуть без толку. Княгине уже донесли о лодье, и не явись вестник сразу, сама поймёт. И не столько поймёт, сколько навыдумывает – бабы, они такие. Решит, что не отец, а муж любимый пал, ненароком весь терем взбаламутит, за ним – и всю Алодь-Ладогу.
Муж Силкисив – Олег, волею Рюрика наместник в этой земле. Зеленоглазый мурманин правит справедливо, народ его поболе старого князя любит, едва ли не молится. Уважает Олега и всяк северянин, и варяг, и словен.
Если о Рюрике Новгородском бабы да ребятня просто поплачут, то над известием о гибели Олега белугами взвоют. А ведь когда-то, скоро уж двадцать лет с тех времён выйдет, многие земляки нос воротили, называли мурманскую кровь нечистой…
Напоследок Розмич подозвал друга – невысокого, вдумчивого дружинника по имени Ловчан, шепнул на ухо:
– Узнай, где найти купца Жедана. И про лодью его расспроси.
– Узнаю, – пообещал тот. – Расспрошу.
Эта тонкая, статная женщина с золотыми косами и огромными синими глазами всегда восхищала Розмича. От того, что именно ему поручили стать вестником её горя, дружиннику делалось дурно. Он старался говорить как можно мягче, расчётливей, но в таком деле сколько ни смягчай да ни подбирай слова – не поможет.
Силкисив слушала рассказ мужнего гонца, как и положено княгине – молча, с каменным лицом. Только предательские слёзы застилали её небесные очи и изредка скатывались по щекам, выдавая нестерпимую боль любящей дочери. Много позже, когда рядом останутся только ближние, позволит себе разрыдаться по-настоящему, запричитать. Но пока сидит в резном кресле, пока голову стискивает княжеский венец, будет изо всех сил притворяться холодной.
– А что Олег? – спросила она, помедлив.
– Олег и Вельмуд созывают общий сход. Прежние клятвы, те, что вожди Рюрику давали, подтвердить хотят сызнова. Вся варяжская дружина Рюрикова уже Олегу присягнула, потому как Удача к нему боле иных добра. Старшим теперь Инегельд.
Розмич даже обрадовался, что дозволено уйти от скорбной вести, и стал перечислять, куда да кто из знакомых Олеговой жене бояр да дружинников направился. Этот – к кривичам в самый Полоцк. Другой – уже на пути в стольный Новгород, к сводной сестре Силкисив, хотя та ещё, считай, девочка. Вельмуд – князь всей ильмерской Руси – и так всегда при Рюрике был. В Мерь да Чудь старый Валит вызвался сходить, хоть и дальняя, но родня…
Княгиня прервала его рассказ:
– А ты?
– А мне дорога вышла к ве́си[1]– в самое Белозеро. Полата звать.
– Брата? Зачем?
– Прости, княгиня, про то сам сказать не могу. Князю Олегу клялся на железе, что исполню всё, как им задумано…
Силкисив, так называли её мужнины земляки, хотя родичи именовали Рюриковну Златовласой. Княгиня не видела младшего брата с того скорбного дня, как хоронили золовку Едвинду и маленького Ингоря. Боги забрали обоих внезапно, в седьмицу[2]. Сначала – дитя, после – мать.
Херрауд и Ингорь народились в один год, но навий властитель лишил Рюрика и жены, и младшего сына. А Олегова отпрыска пожалел.
Она хорошо помнила прошлогодний злосчастный травень[3], как в считаные дни угасла Едвинда, сражённая внезапной гибелью своего мальчика, враз постаревшего Рюрика – с полдороги вернувшегося из похода на Корелу…
А Полат, оказавшийся в ту пору на съезде князей в Новгороде, и не скрывал от неё злобной радости. Силкисив попрекнула брата.
Но он припомнил в ответ, как много лет назад, когда восстал Вадим, может, сам Рюрик, а может, и Олег заманили мятежников в новостроенный княжий город и истребили всех. При этом Силкисив и Полат успели укрыться в детинце и сумели пережить набег поддавшихся на уловку воев Вадима. Да их мать лишилась головы под топором неистового Беса…
– Это сами боги мстят князю за давние неправедные дела! – говорил Полат. – Кабы нас не хранили, и мы бы пали в тот день.
Силкисив не верила в изощрённый хитростью ум отца. Чтобы вот так, да собственную дочь в качестве наживки? А мужа побоялась спросить о том и тем оберегала от гнева обоих собственного брата.
