Книга По ЗОЖу сердца - Татьяна Устинова

Что может быть уютнее, чем утро первого января?

За час-другой до рассвета шумный праздник наконец затихает, и в целом свете устанавливается хрустальная тишина. Воздух пахнет порохом, хвоей и мандаринами, на елке гипнотически мигают разноцветные огоньки, и тело греет теплый плед, а душу – мысль о том, что в холодильнике полно вкусной еды, которой хватит еще на пару дней.

Ах, как спокойно и бестревожно чудесное утро первого января…

Ба-бах!

Хрустальная тишина разбилась с грохотом и дребезгом. Старый дом содрогнулся.

Бабахнуло очень близко и совершенно не похоже на праздничный салют, к тому же крики за взрывом последовали отнюдь не радостные. Информации в них содержался сущий минимум: кто-то отчаянно ревел, а кто-то прочувствованно матерился.

Я различила два голоса, и оба были мне прекрасно знакомы. Трубный лосиный рев издавал мой любимый племянник Сенька, а вдохновенно ругалась его мама Натка.

Я торопливо выпуталась из пледа, в который заботливо запеленал меня похрапывающий рядом Никита. Сам он предусмотрительно уснул, накрыв голову подушкой, и потому сейчас только поворочался немного, недовольно бормоча.

Не теряя времени на поиски тапок, я поспешила на шум.

Ругань уже стихла, но рев еще продолжался и служил мне указателем направления. Он был совсем не лишним: в недавно перестроенном летнем доме Говорова я еще не освоилась и в темноте ориентировалась плохо, а искать на стенах выключатели в спешке не стала.

Вскоре выяснилось, что электрическим освещением пренебрегла не только я.

Источник шума обнаружился в кладовке.

Я не сразу поняла, что именно происходит, потому что в помещении было темно, только у самого порога лежал включенный фонарик, бестолково подсвечивающий снизу высокий, до потолка, стеллаж с домашней консервацией.

В круге желтого света красиво блестели выпуклые бока трехлитровых банок, яркий блик в нижнем ярусе сюрреалистически акцентировал красную скибку соленого арбуза. Испещренная черными семечками, она неприятно походила на издевательскую улыбку, кариозную и щербатую.

– Весело, весело встретим Новый год, – пробормотала я и запоздало охлопала стену у двери в поисках выключателя. Свет зажегся, а рев неожиданно испуганно притих. – Вау! Ничего себе!

– Ты только не подумай, мы не нарочно, – заверила меня Натка и отпихнула носком промокшего тапка кусок на редкость дюжего соленого огурца.

Тот покатился колбаской и остановился, вызывающе покачиваясь в неустойчивом равновесии, в шаге от меня.

Я не выдержала и тоже наподдала ему ногой.

– Вы зачем сюда залезли?

Кладовая, стратегические запасы в которой сформировали еще бабушка и дедушка Говорова, царство им небесное, представлялась мне чем-то средним между сокровищницей Али-Бабы и музеем капитал-шоу «Поле чудес».

Судя по количеству и глубине полок, сплошь заставленных банками, коробками, ящиками и даже бочонками, запасливые предки моего любимого мужчины обеспечили пропитанием не только самого Никиту, но и его потомков до седьмого колена. Причем как сухим пайком, так и мокрым: прямо сейчас на утоптанном земляном полу имелась обширная едко пахнущая лужа.

Мои собственные любимые родственники умудрились обрушить полку с солеными огурцами и маринованными помидорами.

– Я есть хотел, – шмыгнул носом Сенька, и я вытаращилась на него в неподдельном изумлении.

Какой российский человек может испытывать чувство голода утром первого января?! Еды на праздничном столе имелось столько, что хватило бы на роту солдат, а нас-то и было всего пятеро. Причем Сашка, убежденная сторонница ЗОЖ, не объедалась и вообще уехала сразу после полуночи, а мы, оставшись вчетвером, даже до праздничного торта не добрались…

А! Торт!

Теперь я все поняла.

Проснувшись утром, Сенька – он у нас парень самостоятельный – решил роскошно позавтракать тортом, а я-то ведь его убрала со стола. В битком набитый холодильник торт не влез, я отнесла его в кладовку и…

Пошарив взглядом по полкам, я быстро нашла знакомую коробку.

Какое счастье, торт не пострадал! А огурцов с помидорами у нас еще очень много.

– Что ж ты свет-то не включил? – попеняла я юному расхитителю гробниц, то есть кладовок.

– Не хотел никого разбудить.

– Да ладно?

Натка захихикала, но тут же скривилась:

– Ой, рука…

– Что с рукой? – Оставаясь на пороге, над лужей, я вытянула шею, как гусь, и встревоженно зашипела: – Натка, ты поранилась?!

– Немного порезалась. – Сестра повернула руку, и я увидела, что пальцы у нее в крови.

– У мамы – рука, а у меня нога. – Сенька взбрыкнул коленкой и хныкнул.

– А головы ни у кого из вас нет, – не удержалась я. – Сидите, не двигайтесь, я сейчас обуюсь и буду вас спасать!

Я сбегала в прихожую, нашла там бабкины резиновые галоши, вернулась в кладовку и в обход опасных зазубренных стекляшек поочередно вывела из нее сестру и племянника.

Сенька морщился и скакал на одной ножке, а Натка шла нормально, только нервировала меня тем, что с выражением безропотного страдания на лице постоянно шевелила пальцами раненой руки, как бы проверяя, не отказались ли они еще ей подчиняться.

Выглядело это жутковато – окровавленная рука, пытливо щупающая в воздухе что-то невидимое… Для голливудского фильма ужасов подходящая сценка.

Перебазировав пострадальцев на кухню, я щедро залила Наткину руку перекисью. Потом аккуратно замотала ее одной льняной салфеткой, а вторую такую же привязала сестре на шею, соорудив подобие подвесной люльки для поврежденной конечности. Сеньке к травмированной ноге я приложила лед, но было ясно, что этого недостаточно: лапка у пацана опухала на глазах. Пришлось вызванивать такси и ехать в поселковую больничку.

Там было на удивление многолюдно: кроме нас, помощи дожидались участники масштабной праздничной драки, пара олухов, накосячивших с запуском фейерверка, и бабулька с приступом желчекаменной болезни. Последняя выделялась в толпе раненых, как белая ворона.

Никита всю эту безрадостную суету преспокойно проспал, но сразу после пробуждения получил неприятный сюрприз в виде известия о нашем досрочном отъезде.

Вообще-то планировалось, что мы все, за исключением Сашки, которая сразу после полночных курантов на электричке укатила на горнолыжный курорт к друзьям, останемся в поселке у моря на зимние каникулы. Говоров специально к этому времени приурочил еще что-то из своих бесконечных ремонтных работ. Но, поскольку выяснилось, что у Сеньки перелом, а у Натки глубокие порезы, решено было срочно вывезти раненых на большую землю – домой, в Москву. На малой родине Говорова им, ущербным, было бы некомфортно, потому что теплый санузел Никита хотя и соорудил уже, но пока только во временной версии – не в доме, а отдельном строении, которое со временем должно было разрастись до благоустроенного гостевого домика. От порога до него было метров тридцать, но, увы, по сильно пересеченной местности. Затеянный Говоровым ремонт впечатлял масштабами, в первую очередь землеройных работ. Ясно было, что Сеньке с его ногой по зимнему времени регулярно преодолевать полосу препятствий на пути в клозет будет трудно.