Хозяин Судьбы (Перевод с англ. Г. Усовой)
Глава 1 Лицо в тумане
Мы только призраки неясные в тени:
мелькнут — и вмиг исчезнут вновь они.
Омар Хайям
Впервые ужас принял совершенно кошмарные очертания посреди самого расплывчатого из состояний — грез, внушенных гашишем.
Я отправился в путешествие вне времени и пространства, посещая неведомые страны, принадлежащие этому состоянию бытия, за миллионы миль от нашей земли и от привычной обстановки; и все же смутно осознал, как что-то безжалостно разрывает нависшую надо мной вуаль иллюзий и тянется за мной сквозь неизведанные пустоты, вторгаясь в мои видения.
Полностью я еще не очнулся от грез, но уже понял, что вижу и ощущаю нечто неприятное, находящееся вроде бы в границах сна, которым я наслаждался.
Тому, кто ни разу не испытал даримых гашишем радостей, мои объяснения могут показаться бессвязными и неправдоподобными. Но все-таки я ясно ощущал, как меня вырывают из тумана и в поле моего зрения вторглось это лицо.
Сначала мне привиделся только череп, потом я разглядел черты лица — не белого, а ужасающе желтого, и какая-то жуткая форма жизни угадывалась в нем. Глубоко в глазницах поблескивали глаза, а челюсти двигались, как будто существо говорило. Туловище было расплывчатым, словно не в фокусе, я различал только высокие узкие плечи, а еще руки, плывущие в тумане перед черепом, — они выглядели до ужаса живыми, у меня даже мурашки пошли по спине. Руки, точно у мумии, — длинные, тонкие и желтые, с узловатыми суставами и страшными кривыми когтями.
Затем, довершая смутный ужас, который быстро овладевал мною, раздался голос: представьте себе человека, который так долго был покойником, что весь его голосовой аппарат застоялся и утратил дар членораздельной людской речи.
Меня поразила именно эта мысль, и волосы у меня на затылке встали дыбом, когда я услышал:
— Силен, скотина, но может пригодиться. Проследи, чтобы он получал вволю гашиша.
Затем лицо начало таять в воздухе, но я уже понял — это говорят обо мне, и тут снова поднялся туман, чтобы сомкнуться вокруг меня. И все же в течение одного-единственного мгновения происшедшее стояло перед глазами с удивительной четкостью.
Я задержал дыхание — во всяком случае, попытался это сделать. Потому что за высокими плечами призрака ненадолго явилось другое лицо — так ясно, будто обладательница его внимательно посмотрела на меня. Полураскрытые алые губы, длинные темные ресницы, затеняющие живые глаза, сверкающее облако волос. Из-за плеча Кошмара смотрела на меня захватывающая дух Красота.
* * *
Лицо-Череп явилось мне в тот обычно ни с чем не пересекающийся отрезок времени, который лежит между погружением в наркотические грезы и обыденной реальностью. Я сидел, скрестив ноги, на циновке в Храме Грез Юн Шату и пытался собрать жалкие остатки разрушающегося разума, чтобы припомнить события и лица.
Это последнее видение настолько разительно не походило на любое из тех, какие у меня бывали прежде, что мой охладевающий интерес вновь проснулся и заинтересовался его происхождением. Когда я впервые баловался гашишем, я пытался найти физиологическую или физическую основу для дикого разгула иллюзий, свойственных подобным случаям, но в последнее время довольствовался тем, что просто наслаждался, не ища ни причины, ни следствия.
Откуда же безотчетное ощущение, будто в том видении промелькнуло что-то знакомое? Я обхватил руками пульсирующую голову и упорно искал разгадку. Оживший мертвец и девушка редкой красоты, которая смотрела из-за его плеча… И тут я все вспомнил.
Далеко-далеко позади, за туманами дней и ночей, которые окутывают поврежденную наркотиками память… Как-то раз у меня кончились деньги. Несмотря на это, я, как обычно, явился в отвратительное заведение Юн Шату, и меня вышвырнул оттуда громадный негр Хассим, как только выяснилось, что в кармане у меня пусто.
Вселенная вокруг меня с грохотом разваливалась на куски, нервы гудели, точно туго натянутые струны рояля, — так необходимо было мне удовлетворить свою потребность. Я присел в канаве и что-то невнятно лепетал, пока Хассим не вышел вразвалочку на улицу и не заставил меня умолкнуть сокрушительным ударом.
Через некоторое время, почти оглушенный, я поднялся и стоял пошатываясь, не замечая ничего, думая только о прохладной воде, которая журчала так близко от меня, — и тут легкая, точно прикосновение розы, рука дотронулась до моего плеча. В испуге я вздрогнул, обернулся — и застыл очарованный прекрасным видением. Темные ясные глаза с жалостью взглянули на меня, и маленькая рука за изодранный рукав повлекла меня к дверям Храма Грез. Я отшатнулся было, но низкий, мягкий и мелодичный голос убеждал идти, и, вопреки всякой логике полный доверия, я поплелся за своей милой проводницей.
У дверей нас встретил Хассим, его жестокие кулаки поднялись, а на низком, точно у обезьяны, лбу прорезалась глубокая морщина. Но, когда я съежился в ожидании удара, негра остановила воздетая рука девушки и властная интонация ее голоса.
Я не разобрал ее слов, но смутно, будто в тумане, увидел, что Хассим получил от нее деньги. Она провела меня к кушетке, помогла лечь поудобнее и расправила подушки, словно я был египетским фараоном, а не оборванным и грязным выродком, живущим только ради дурмана. На мгновение я почувствовал на лбу прохладу ее тонкой руки, а потом девушка удалилась, и тут же пришел Юсеф Али и принес порошок, о котором отчаянным криком молила моя душа, — и вскоре я опять бродил по неизведанным и экзотическим странам, доступным только пленникам гашиша.
Ныне, сидя на циновке и вспоминая мертвую голову, я удивляюсь еще больше. С тех пор как юная незнакомка привела меня в притон, я приходил туда, когда хотел, даже не имея денег. Безусловно, кто-то расплачивался с Юн Шату за меня, и хотя подсознание говорило мне, что деньги дает та самая девушка, помраченный разум не мог полностью осознать этот факт и отказывался размышлять о причине. Что проку в размышлениях? Раз кто-то платит и мои грезы, так похожие на явь, продолжаются, какая мне забота? Но на этот раз я крепко задумался. Потому что девушка, которая тогда защитила меня от Хассима и помогла получить гашиш, была та самая красавица, которую я видел в грезе о мертвой голове.
Пускай я погряз в пороке и деградировал, ее обаяние поразило меня, точно нож пронзил самое мое сердце, и странным образом ожила память о тех днях, когда я был таким же человеком, как другие, а не угрюмым и покорным рабом дурмана. Ах, как они были далеки и туманны, мерцающие островки в дымке лет, и какое Огромное темное море пролегло между прошлым и настоящим!
