Джейн
В отделении экстренной помощи творится кошмар. Там слишком много людей и неутихающий гул голосов слишком громок. Джейн потеет – на улице жарко, а путь от метро был долгим. Она стоит у входа, оглушенная шумом, ослепленная светом ламп и мельтешением людей. Ее рука инстинктивно поднимается, чтобы обнять Амалию, которая все еще дремлет у нее на груди.
Ата где-то здесь. Джейн отваживается пройти в холл, предназначенный для ожидания. Она видит женщину, фигурой похожую на ее двоюродную сестру. Женщина одета в белый халат – на Ате тоже должен быть такой, – но она явно американка и моложе. Джейн окидывает взглядом сидящих людей и начинает искать Ату, осматривая ряд за рядом, стараясь побороть все возрастающее чувство тревоги. Ата всегда говорит, что Джейн волнуется слишком много и начинает делать это слишком рано, еще до того, как поймет: что-то пошло не так. Ее сестра крепкий орешек. С ней не смог справиться даже желудочный вирус, который летом распространился по всему общежитию. Именно она взяла на себя хлопоты по уходу за соседками – приносила им в постель имбирный чай и стирала запачканную одежду, хотя многие из них были вдвое младше ее.
Джейн видит женский затылок: темные волосы с серебряными нитями. Джейн проталкивается к ней, полная надежды, но не вполне уверенная. У женщины голова повернута так, будто она спит, тогда как Ата никогда не стала бы спать здесь, под столь яркими лампами и среди незнакомых людей.
Джейн права. Это не Ата, а какая-то другая женщина, похожая на мексиканку. Она невысокая, как сестра Джейн, и спит, приоткрыв рот и расставив колени. Джейн едва ли не слышит, как Ата с неодобрением ворчит: «Устроилась, как у себя дома».
– Я ищу Эвелин Арройо. Я ее двоюродная сестра, – говорит Джейн женщине усталого вида за регистрационной стойкой.
Та отрывается от своего компьютера и бросает нетерпеливый взгляд, который становится более мягким и человечным, когда она видит Амалию в детском «кенгуру» на груди у Джейн.
– Сколько ей?
– Четыре недели, – отвечает Джейн, и ее сердце наполняется гордостью.
– Хорошенькая, – успевает произнести женщина, прежде чем мужчина с сияющей лысиной протискивается между Джейн и стойкой и начинает орать, что его жена ждет уже несколько часов и ему хотелось бы знать, что за чертовщина здесь происходит.
Женщина за стойкой советует Джейн обратиться в приемное отделение. Джейн не знает, где оно расположено, однако стесняется спросить: внимание дежурной всецело занято лысым мужчиной. Джейн идет по коридору, вдоль которого стоят койки. Она окидывает взглядом каждую, высматривая Ату и смущаясь, когда бодрствующие смотрят ей прямо в глаза. Один старик заговаривает с ней по-испански, словно прося помочь, и Джейн, перед тем как торопливо пойти дальше, извиняющимся голосом говорит, что она не медсестра.
Она находит сестру в конце коридора. Ата лежит под простыней, и ее лицо, утопающее в мягкой подушке, кажется измученным и суровым. Джейн вдруг осознает, что никогда прежде не видела сестру спящей, хотя занимает койку прямо над ней – сестра всегда суетится. А если ее не видно, значит, она ушла на работу. Ее неподвижность пугает Джейн.
Ата потеряла сознание, когда сидела с ребенком в доме на Пятой авеню, где работает няней в семье Картеров. Дина, экономка Картеров, сообщила об этом Джейн, когда наконец до нее дозвонилась. Джейн не удивилась: сестра уже несколько месяцев страдала от приступов головокружения. Ата списывала их на таблетки от давления, но не находила времени сходить к врачу из-за плотного графика.
– Ата пыталась заставить Генри Картера срыгнуть, – сказала Дина с осуждающей ноткой в голосе, как будто вина лежала на ребенке.
Это тоже не слишком удивило Джейн. Ата жаловалась, что Генри никак не хочет срыгивать в обычных положениях. Например, когда сидит на коленях няни с зажатой между ее пальцами шеей, склонившись над тонкими, как спички, ногами, пока она придерживает его за шею или висит перекинутым через ее плечо, как мешок риса. Он срыгивал, только когда Ата ходила с ним, то и дело покачивая, и гладила по спине ладонью. Но даже когда она прибегала к подобным ухищрениям, могло пройти десять или двадцать минут, прежде чем ей удавалось добиться желаемого результата.
– Ты должна время от времени укладывать его, чтобы отдохнуть, – убеждала Джейн сестру, когда они разговаривали два дня назад, во время того, как Ата поглощала в своей комнате наскоро приготовленный ужин.
– Да, но его мучают газы, и он спит очень мало, а я пытаюсь установить для него режим сна.
Дина рассказала Джейн, что перед тем, как упасть в обморок, Ата успела надежно уложить Генри на диван. Мать ушла в фитнес-центр, хотя у нее еще не закрылось кровотечение, а Генри исполнилось всего три недели. Так что именно Дина позвонила в службу экстренной помощи и держала младенца на руках, когда бригада завозила каталку с Атой в грузовой лифт. Именно Дина покопалась в телефоне Аты, ища, с кем бы связаться, и нашла номер Джейн. Воспользовавшись голосовой почтой, она отправила сообщение, что Ату увезли в больницу и она там одна.
– Теперь ты не одна, – говорит Джейн сестре, чувствуя себя виноватой, что прошло несколько часов, прежде чем она обратила внимание на сообщение в своем телефоне и перезвонила Дине.
Но Амалия не спала бо́льшую часть предыдущей ночи, и, когда к утру заснула после кормления, Джейн тоже позволила себе отдохнуть. Все остальные ушли на работу, так что в комнате остались только они. Джейн спокойно спала, положив Амалию на грудь, и лучи солнца свободно проникали внутрь через грязные стекла.
Джейн гладит Ату по голове, глядя на глубокие морщины вокруг ее рта и маленьких запавших глаз. Сестра выглядит постаревшей. Джейн хотелось бы знать, осматривал ли Ату врач, но она не уверена, у кого можно об этом спросить. Она смотрит, как по коридору шагают мужчины и женщины в цветных халатах, и ждет, когда приблизится кто-то, к кому она сможет обратиться, кто-нибудь с добрым лицом, но все спешат мимо с озабоченным видом.
Амалия начинает шевелиться в своем «кенгуру». Джейн покормила ее перед выходом из общежития, но это было больше двух часов назад. Ей доводилось видеть американок, открыто кормящих детей грудью на парковых скамейках, но сама она не в силах на такое решиться. Она быстро целует Ату в лоб – Джейн постеснялась бы целовать Ату таким образом, если бы та не спала; этот знак привязанности ей самой кажется странным – и отправляется искать туалет. В чистой кабинке она накрывает стульчак салфеткой, прежде чем сесть, и вынимает Амалию из переноски. Дочка готова начать сосать грудь, влажный ротик приоткрыт. Джейн глядит на нее. Глаза у малышки черные, как ночь, и занимают половину лица. Чувство нежности переполняет мать до такой степени, что становится трудно дышать. Она сует сосок в ротик Амалии, и дочь сразу принимается за работу. Поначалу случались трудности, но теперь обе знают, как это делается.
