Пролог
Я думаю, я мог бы поселиться среди животныхАрхеологический музей. Каир, Египет
Однажды в октябре, в конце 1960-х, дверь моего кабинета толкнул англичанин с мальчишеской повадкой. День клонился к вечеру; музей давно закрылся; в здании, кроме меня, оставалось только несколько охранников, да и я уже собирался уходить. Брюс (фамилии я не расслышал) недавно уволился из аукционного дома «Сотбис», намереваясь посвятить себя изучению археологии в Эдинбурге.
– Не знаю, возможно, с моей стороны это ошибка… В моем возрасте возвращаться на студенческую скамью…
– Почему же ошибка?
– Вы не страдаете депрессией? Не склонны к суициду?
– Насколько мне известно, нет. Но я не вижу связи…
– Огромное число археологов мечтают утянуть нас за собой в могилу. Хочешь не хочешь, а начнешь верить в проклятье. Вам повезло, что вы работаете здесь, посреди всех этих мумий. А вот я ограничен пределами Римской Британии. Действует угнетающе. Чувствуешь себя в темнице.
Брюс объяснил мне, что мечтает поехать в Судан, где он уже был два года назад. Знакомый журналист из Барселоны посоветовал ему обратиться ко мне. Я недавно овдовел, только начинал серьезно заниматься исследованиями и чудом добился стажировки в Каире. Брюс выглядел старше меня и был явно, что называется, с приветом. Я пригласил его на чашку кофе в кафе «Нубиец» в одном из отелей на берегу Нила.
– Вы что-нибудь слышали о беджа? – спросил он.
– Нет, никогда.
– Это кочевой народ, населяющий восточные районы Судана. Их храбрость воспевал Киплинг.
– А почему вы ими интересуетесь?
– Они представляют собой то, чем мы перестали быть. Эти бедуины целыми днями ничего не делают. Мужчины часами трудятся над своими прическами. При этом они отличаются крайней воинственностью. First class fighting men[3]. И равнодушны к материальным благам.
– Вы полагаете, это положительные качества?
– Мы утратили секрет жизни. А они до сих пор дышат райским воздухом. Вы знаете Уолта Уитмена?
– «Я думаю, я мог бы жить с животными…»[4]
– Превосходно! Особенно для француза! Я поражен. Наш великий шаман Иисус родился в хлеву, рядом с быком и ослом. В ту пору христианство было историей скотоводов, историей паршивых овец…
Перед поездкой в Каир я, сроду не открывавший Библию, купил и внимательно прочитал Коран. Мне ничего не стоило завести с Брюсом разговор о традиции путешествий в исламе и о паломничестве как «джихаде на пути Аллаха».
– Вы правы, – кивнул Брюс. – Мухаммед сказал, что только пастух может стать пророком.
На ночь я устроил Брюса у себя в комнате институтского общежития. Он спросил, нельзя ли ему дать друзьям мой адрес, чтобы, пока он будет в Судане, они присылали письма мне. На следующее утро я поводил его по улицам Каира. Он искал, где бы купить открытки, а потом быстро заполнил их и опустил в почтовый ящик. Брюс так и не забрал у меня свои письма. Больше я его не видел, а мир со времени нашей встречи сильно изменился.
Часть первая
Маленький мир1
Вилла «Тамариск», Ла-Марса, Тунис
Я лично знаком почти со всеми действующими лицами истории, которую вы сейчас прочитаете. Наши извилистые жизненные пути так или иначе пересекались, и это не было случайностью. Канву моего гобелена соткала сама судьба, и мне оставалось только прокладывать нить, пока не возник калейдоскоп лиц, городов, домов, побережий. Последние в моей жизни пейзажи. Какофония голосов, сливающихся в неопределенную целостность. Сегодня лучше других я слышу сердцем голос Хабибы.
2
Храмовый комплекс Мнайдра, Мальта
Она открыла глаза и вслух сказала: «Я – Хабиба. Я жива». Она услышала звук собственного голоса.
Море выбросило их на скалы три дня назад. Вчера ближе к вечеру она перетащила тело брата с берега в пещеру, в укрытие, и упала без сил. В первый раз после кораблекрушения она уснула. Пробудившись, она услышала, как стонет брат, лежащий на подстилке из травы. Он был без сознания и еле дышал.
Сколько уже она не ела? В последний раз это было в Триполи, перед отъездом. Хлеб, сахар и пара треугольничков плавленого сыра со смеющейся коровой. Вчера она сорвала несколько плодов с кактуса-опунции. Чтобы обмануть голод, она жевала водоросли и дикий фенхель. Почти полная бутылка минеральной воды, которую выбросил какой-то турист, помогла ей справиться с жаждой и напоить брата, горевшего в жару.
Пальцы у нее кровоточили, правое запястье пересекла глубокая царапина, голова кружилась, а тело била дрожь. Но сон сотворил чудо: она почти с легкостью поднялась, вышла из пещеры, вдохнула воздух и посмотрела на море. «Я – мертвец, который ходит и разговаривает».
Пошатнувшись, она присела на камень, одна против силы ночи. Темнота чуть отсвечивала густой синевой, скопившейся в глубине оврагов, на зеркальной глади воды, в необъятном небе. Каждый камешек на этом незнакомом берегу казался ей родным.
Ночью звезды и камни стали ее друзьями.
Она мысленно потянулась к небу, перескакивая взглядом со звезды на звезду, и вдруг заметила давно умершего отца. Он лежал на подушках. Щипал струны лютни и напевал колыбельную. Он улыбнулся ей. «Отец видит меня, вот почему он поет. Этой песней он хочет меня успокоить, как делал раньше, когда я боялась засыпать. Но я больше не боюсь. Я – Хабиба, я жива, и я пою вместе с отцом».
Она оглядела свои ладони; они были светлыми, и это ее ободрило. Она поднесла руки к губам и поцеловала, благодаря их за то, что они отняли у моря ее брата. «Я Хабиба, и я жива. И он тоже жив, хвала Господу».
Как давно она покинула деревню своих предков? Сможет ли она когда-нибудь совершить обратный путь и снова увидеться с матерью, которая осталась в той, другой жизни? Ей вспомнилась песня Майкла Джексона. «Billie Jean»… Один из двоюродных братьев включил ей на ноутбуке видео с записью этой песни. Она попыталась воспроизвести движения артиста в стиле moonwalk. У нее уже почти получилось, когда за этим занятием ее застал на заднем дворе отец. Он, никогда не повышавший голоса, впал в дикую ярость и прогнал племянника палкой.
