Пролог
Листая страницы памяти в поисках точки отсчета, приведшей к катастрофе, я неизменно останавливаюсь на конце декабря 2008 года.
Мы с пятилетним Огоньком бесцельно шагаем вдоль берега моря – и волны перекатывают у нас под ногами камешки с тихим звуком «ш-ш-ш-шу». Зимний пляж превратился в пустыню, протянувшуюся на многие километры от Севастополя до Евпатории, лишь чайки кружат над обглоданными прибоем глыбами песчаника. Невидимое солнце скользит за облачной поволокой, и сырой, пробирающий до костей бриз гоняет над черными горбами волн призрачную тень тумана. На губах привкус соли. Я смотрю на горизонт – туда, где исполинская скала рухнула когда-то в воду, словно павший в битве атлант, и застыла фантастическим изломанным силуэтом. Тысячи лет волны пытаются растащить ее на куски, оплетают канатами водорослей базальтовые мышцы мертвого великана, крутят пенные водовороты. Тщетно.
Огонек тянет меня за палец:
– Папа, почему в кино всегда снег на Новый год – а у нас нет?
– Потому что мы живем на юге. У нас снег выпадает редко и сразу тает.
– Превращается в воду?
– Да. Снег – это замерзшие капельки воды. Очень красивые.
– А юг – это Крым?
– Юг – это место, где всегда тепло.
Сын недоверчиво косится на меня, кутаясь в куртку. Я прячу усмешку – в Москве сегодня минус двадцать пять, а в нашем пляжном захолустье весь декабрь температура не опускалась ниже нуля.
– Папа, ты видел снег?
– Конечно. Раньше мы с мамой жили на севере, где зимой полно снега.
– А снеговика лепили? Как Кевин в «Один дома»?
– Спрашиваешь.
Огонек пыхтит мечтательно:
– Было бы здорово скатать снеговика!
Я обнадеживаю его:
– Когда-нибудь съездим в Москву к бабушке и дедушке. Там этого снега…
Но сам понимаю – мы не поедем. Даже приближаться к столице – слишком большой риск. Пресветлый Гесер не простил моей жене Нелли кражу ценного артефакта, и приказ об ее аресте все еще в силе. В памяти проносятся образы прошлого: лица погибших друзей из Тайного Дозора, грандиозный шабаш в «Лужниках» на Вальпургиеву ночь 1998 года, глумливая ухмылка Темного мага Дориана на заляпанных кровью губах – пока он жив, моя семья не может чувствовать себя в безопасности. Жесткое, словно высеченное из камня, лицо моего бывшего начальника, Скифа, с черной повязкой на выбитом глазу. Изредка я приезжаю в столицу, и каждый раз он ищет встречи со мной, но на вопросы о моей жизни в Крыму я отвечаю уклончиво. Тайный Дозор мы не поминаем.
Конечно, ведь Тайных Дозоров больше нет.
Или Гесер хочет, чтобы все так считали.
Ш-ш-ш-шу… ш-ш-ш-шу… – вкрадчиво шепчет прибой.
– Мама! – Огонек бросает мою руку и бежит прочь от берега тонкой тропкой вверх по расщелине. Края обрыва нависают над тропой с двух сторон, как бастионы двух вознесшихся к небу крепостей: одна из светлого песчаника, вторая из темного камня, – на их фоне фигурка сына кажется маленькой и беззащитной. Я иду следом.
Высоко на краю обрыва замер тонкий силуэт. Нелли зябко обхватила себя за плечи и напряженно смотрит вдаль, ощупывая взглядом туманную пелену над морем. Соленый ветер запутался в ее длинных, белых как лен волосах.
– Что-то случилось? – спрашиваю тихо.
– Ничего, Матвей, – так же тихо отвечает Нелли, но в голосе ее нет уверенности, – ровным счетом ничего.
Стоя рядом с нею, я долго вглядываюсь в серое мельтешение Сумрака над морем, и сомнения начинают одолевать меня. Что-то виднеется вдали, среди волн… может быть, то северный ветер пригнал синие льдины от далеких берегов… или хищные птицы дерутся в тумане над трупом дельфина…
Или это только обман зрения.
Ш-ш-ш-шу… ш-ш-ш-шу…
Между моих лопаток быстро скатывается холодная капля пота.
– До вешних зорь почил сей брег унылый, – говорю я, чтобы разрушить молчание, – лишь глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах.
– Аминь, – Нелли кивает, стряхивая наваждение, – пойдем и мы спрячемся до весны… Ну, что? Здесь кто-нибудь хочет пиццу с грибами и сыром?
– Я хочу! – кричит Огонек. – Папа, а что такое брег?
Мы шагаем к нашему дому с зеленой черепичной крышей, и сын со смехом повисает между нами, вцепившись в наши руки.
Вскоре мы едем в Севастополь и гуляем по набережной. Людей много: выходной день, солнечная погода. Огонек носится за голубями, ест сахарную вату и перебегает от одной сувенирной лавчонки к другой, с восхищением разглядывая игрушки. В тихой Каче жизнь скучновата, и редкие вылазки в город для него – праздники. Мы с Нелли на минуту задерживаемся у кафе, изучая меню, – и вдруг я замечаю, как лицо жены стремительно бледнеет.
Я оборачиваюсь, готовый ко всему.
Огонек живо обсуждает что-то со смуглым костлявым мальчишкой лет семи. Они обмениваются игрушечными пистолетами, и новый знакомый показывает нашему сыну, как крепится к стволу оптический прицел.
Аура мальчишки – густо-серая, с черной окантовкой. Темный!
– Ты приехал отдыхать или здесь живешь? – спрашивает он.
– Я живу… – начинает Огонек, но в этот момент Нелли подхватывает его на руки, словно грудничка, и почти бегом уносит прочь. Темный мальчишка с изумлением смотрит вслед.
«Возможно, это ничего и не значит, – думаю я. – Он признал в Огоньке будущего Иного и, естественно, потянулся к нему. Свет и Тьма! Да они же просто маленькие мальчишки с пластмассовыми пистолетиками…»
Но вся наша жизнь теперь становится другой. Мы не забыли пророчество. Рано или поздно мы с Нелли столкнемся с чем-то поистине ужасным – из-за того, что полюбили друг друга. И никуда не уйти от предположения, что это может быть связано с нашим сыном. Мрачное прошлое снова коснулось нас ледяным дыханием. Пусть наш дом надежно защищен – но на любой магический барьер найдется магический таран. Я держу один пистолет в прихожей, в сейфе, второй – в ящике у изголовья кровати в спальне. Нелли по утрам выполняет упражнения с катаной… но мы оба знаем: враг любит нападать большими силами – а у нас лишь два клинка и три ствола.
Вечером тридцать первого декабря я прошу Огонька выйти с закрытыми глазами на крыльцо. Когда он открывает глаза – вскрикивает от радости. Наш двор, ветви абрикосовых деревьев и крыши соседних домов покрыты пушистым белым снегом. Косматые снежинки, кружась, падают с неба, и Огонек ловит их ртом, с изумлением разглядывает мельчайшие льдистые узоры на рукаве куртки. Слепив снеговика, мы возвращаемся домой – счастливые и мокрые.
