Пролог
Что может быть прекраснее природы летом?
Палящее солнце, на котором ты незаметно превращаешься в вареного рака, сгорая быстрее и незаметнее, чем на пляже Турции. Или свежая жирная сметанка, которой потом мажешься, чувствуя себя то ли борщом, то ли драником.
А может, высокая зеленая травка, сто лет не видавшая газонокосилки, в которой не сразу различишь жгучую крапивку, и сообразишь, на чем лежал, только когда зудеть начнет все…
Ну, или комары-мутанты, жрущие тебя заживо даже на самом солнцепеке, да остальные букашки-крокозябры, явно произошедшие от плотоядных египетских жуков-скарабеев. А еще есть тяпка, от которой пальцы покрываются тройным слоем мозолей, занозы, которые невозможно вытащить, пока они не начнут подгнивать, облезающий нос, загар кусками…
Слава и соболезнования тем бедолагам, которые, как и я, вынуждены проводить отпуск на огороде!
Ну или на даче. Разницы особой нет, а последствия те же.
— М-м-м? — нечленораздельно пробурчала я в трубку, надвигая поглубже на нос видавшую виды панамку — настоящий прабабушкин раритет. Сколько в нее за десятилетия ультрафиолета впиталось, жуть!
— Соколовская, ты там спишь, что ли? — послышался из динамика гневный вопль, наполненный вселенской несправедливостью и отчаяньем. — Совсем обнаглела, да? Люди тут впахивают, а она? В три часа дня… тебе знакома совесть?!
— Она вместе со мной в отпуске. Не завидуй, раб, и твоя офисная галера еще прибьется к мирному берегу…
— Я скорее предпочту ассоциацию с Добби и носком, — на миг снизив возмущенные децибелы, фыркнула моя коллега. И, наконец, выдала то, зачем звонила. — Тем более, ты бы знала, кто их теперь раздает!
— Неужто у нас наконец-то сменился барин, и вольные теперь выдают по случаю заслуженного отдыха, а не по причине смерти от старости? — я даже не проснулась, только ногой дернула, освобождая пальцы на ногах, попавшие в плен молодого вьюнка, решившего прорости на косогоре, аккурат в постоянном месте моего постоянного отдыха. Нахал какой!
— Да-а-а! — и столько радости, восторга и обожании в голосе. Мне даже послышался звук слюней, капающих на трубку. — У нас все-таки сменился начальник! Сын самого главного! Он такой… такой! Ты когда с отпуска?
— Да завтра уже, — подавив зевок, отозвалась я, раздумывая, перевернуться на спину для ровной прожарки или так сойдет. — А ты когда уходишь?
— Смеешься? Там такой мальчик… я теперь в жизни в отпуск не попрошусь!
— Ритка, ты сумасшедшая, — резюмировала я, срывая травинку и пихая ее кончик в рот. — Ни один мужик не стоит работы сверхурочно.
— Много бы ты понимала в мужиках, — пробурчала моя коллега, перед тем как отключиться. — Увидимся завтра.
— Ога, — отозвалась я, роняя телефон, и все-таки переворачиваясь на спину…
И понимая, что за сегодня я сделала сразу несколько глупых вещей.
Например, вышла полоть огород в купальнике, потом решила полчасика полежать на травке. Благополучно отключилась, проспала до самого солнцепека и, судя по боли в последний день собственного отпуска обгорела до состояния хорошо приготовленной курочки-гриль!
Одно радует. Мой кабинет находится в самом дальнем и темном углу офиса, так что четь напугать нового начальника своей красной мордой мне точно не грозит.
Но ё-мае… почему почетное и пожизненное звание самого везучего человека на планете досталось при рождении именно мне?
Глава 1
Шлё-ё-ё-ёп!
— А-а-а-а!!
— Не ори, — равнодушно усмехнулись сверху. Широкие мужские ладони продолжили скользить по моей голой спинке, в то время как немалый вес мускулистого тела беспощадно вжимал в диван мои тощие пятьдесят килограмм, не настроенные сейчас на игрища в стиле Кристиана Грея. — Расслабься и получай удовольствие!
— Не хочу-у-у… Не буду!
— А кто тебя спрашивает? — непритворно удивился мой мучитель. — Ты сама захотела? Захотела. Сама попросила? Сама. Так чего рыдаешь теперь, Соколовская?
— Не было такого! Я вовсе не то имела ввиду! А-а-а, медленней! Мне же бо-о-ольно!
— Завязывай базлать, Аська, иначе кляп найду, — немедленно пригрозил суровый мужской голос, и я закусила подушку, поскуливая жалобным щенком. — Тем более, я уже закончил. Всё, свободна!
— Садист, — жалобно прохныкала я, вяло дрыгая обеими ногами сразу, но даже не пытаясь встать. Мои расплющенные внутренности медленно принимали первоначальную форму, а вот вдавленный в живот позвоночник реанимироваться пока как-то не собирался. — Я чувствую себя, как лягушка под фурой на загородной трассе!
— Не, — без малейших угрызений совести усмехнулся полуголый красавчик, стоящий над моей душой и обнаженным телом. — Ты больше похожа на вареного рака перед употреблением под пивко — когда его уже расплющили… Фу, блин, почему эта гадость такая жирная?
— Эй, это домашняя, деревенская сметана! — насупилась я, наконец-то вдыхая нормально. Еще бы, когда на твоей пояснице гордо восседают восемьдесят пять килограмм мышц, сухожилий и еще пару центнеров вредности, не то, что дышать, думать не можешь. — У соседки брала.
— Соколовская, вот я тебе поражаюсь, — парень плюхнулся в угол дивана, развалившись, выставляя на обозрение идеальные кубики пресса и все остальные причиндалы идеального загорелого тела. — Сметанкой она запаслась заранее… а крем от загара купить не судьба?
— А зачем? — честно удивилась я. — Я же всё равно сгорю даже с кремом!
— Ну ты… — от моей прямоты дружочек прям поперхнулся. А потом, запустив пятерню в свои идеально-белые волосы, добродушно усмехнулся. — Я от тебя косею, подруга. А если б меня в городе не было? Кто бы тебе спину мазюкал? Налила бы на пол и плюхнулась сверху?
— Учитывая мою везучесть, рискни я провернуть подобный трюк, я бы скорее поскользнулась и расквасила нос, — задумчиво откликнулась, снова начиная болтать ногами… и замерла. — Рома-а-а… а намажь мне еще ноги, а?
— А фиг тебе, Птаха, — мстительно усмехнулся красавчик с моего дивана. — Сметанка-то тю-тю!
Я застонала, роняя голову на мягкую обивку.
— Жизнь — гадость…
— Это не жизнь — гадость, это у кого-то дырявая голова, — вынес вердикт звезда плейбоя, устраиваясь еще удобнее. Легкие летние дырявые джинсы моментально обтянули мускулистые ноги, снова заставляя меня задаться злободневным вопросом: ну, почему у всех друзья как друзья, а мне досталось… вот это? — Соколовская, ну ё-маё! Как можно быть такой растяпой?
— Ромашка, не ругайся, — привычно заныла я, улыбаясь как можно виноватее. — Я же не специально!
— Еще б ты специально, — вздохнул мой цветочек, поднимаясь. Запустив свою лапищу в карман, он выудил оттуда плетеный красный шнурок с серебряной бусиной, как ни в чем не бывало прошлепал босыми пятками по деревянному, скрипнувшему полу и, плюхнувшись рядом, вцепился в мою руку. — Дай сюда свою лапу.
