Книга Астровитянка - Ник. Горькавый

Полумрак. Уютно пыхтит кофевар, в такт ему тихо поскрипывает обитое кожей кресло, на котором любит качаться Сюзан. На мониторе переплетаются кривые спектров каменной планетки, чей тусклый полумесяц уже не помещается в широкое окно рубки. Руки Сюзан, подсвеченные мигающими огнями, колдуют над пультом пилота, я — бездельничаю и смотрю на её профиль, на её тёмную шевелюру, в которой поблёскивает неожиданная пёстрая прядка из каштановых, рыжих и даже белых волосков…

Динамик пошуршал, похрустел и вдруг запел-заговорил тонким детским голосом забавную песенку… — считалочку, что ли?

Чей нос? — Саввин!

Куда ходил? — славить!

Что выславил? — копеечку!

Что купил? — пряничек!

С кем съел? — с мамой…

Тут и мама-Сюзан удивлённый голос подала:

— В первый раз слышу эту прелесть!

— Я тоже, — хмыкнул я. — И где только Никки выкапывает такие древности?

— Айван! — сказала Сюзан, не поворачивая головы. — Мы будем на мысе Канаверал в полдень пятницы по восточному времени. Чем займёмся в первую очередь?

Айван — это я.

— Выбирай сама: нужно сдать железо, срочно расконсервировать дом и маниакально кропать то-олстый отчёт за все шестьдесят месяцев полевой работы.

— Фу, гадость! — фыркнула Сюзан. — Лучше так: все срочные дела сложим в кучку, в кучке сверху сделаем ямку. Потом туда плюнем, а сами — тихонько, на цыпочках — за дверь и в машину. Через час снимаем номер в Хилтоне с окном на залив — как в прошлый раз — и сразу купаться! Волна пахнет тропиками, шелестит тёплая позёмка песка, и жизнь хорошеет на глазах…

— Гениально!

— Вечер проводим на веранде ресторана под пальмовой крышей. Мясо с кровью — прямо с углей, под солёный морской бриз и ледяное сухое вино. Потом, поддерживая друг друга, поднимаемся в комнату, которая освещена лишь луной и прибоем, и…

— Эй-эй, дальше не надо!

— …и море шумит в распахнутую дверь балкона и машет на нас длинными занавесками, а белые барашки ночного шторма видны прямо с подушки… Утром кофе пьём на лоджии, полной солнца и ветра, под крики чаек Тампы… О боги! Я мечтала вернуться к нашему морю все эти длинные марсианские годы…

Сюзан зажмурила глаза, и что-то даже блеснуло в её ресницах.

— Держись, Сюзан, осталась всего неделя лёту! Будет тебе море — с чайками и пеликанами! — От сочувствия и в моём горле защипало. — А пока — притащу-ка я кофейку моему бравому капитану…

Сюзан грустно вздохнула мне вслед:

— Возьми зелёную кружку, там магнит посильнее.

Я принёс кофе, примагнитил его на пульт и нежно поцеловал свою усталую душеньку-пилота сначала в темечко, а потом в шею. Сюзан быстро обняла мою голову одной рукой и крепко чмокнула в небритую щёку. О Ганимед! Как этой женщине удаётся всегда так умопомрачительно пахнуть?..

— На ваши драгоценные измерения, штурман… — к Сюзан вернулась властность командира, — осталось две минуты, и начинаем орбитальный манёвр. Пройдём по касательной, так что возьмёшь ещё качественный скан поверхности.

«Какой удачный день — по дороге домой случайно заметить М-астероид с двумя спутниками. Мы не смогли найти такого симпатягу за все пятьдесят вылетов в Главный Пояс… и вот — на самом его краю, так близко к Солнцу… — в который раз с энтузиазмом подумал я и сел в кресло. — Нелли будет вне себя от счастья, это такой козырь для неё…»

— Надо было всё-таки доложиться на базу, — взыграла во мне лояльность.

— Ты что, не знаешь доктора Пфаффа? — хмыкнула Сюзан. — Такая волокита начнётся — планы, согласования, одобрения… и пролетает твой тройной астероид, махая платочком. Мы ведь даже не высаживаемся, только тесное сближение… Тридцать секунд до начала манёвра. Ты пристегнул Никки?

— Да, конечно. — Я глянул на боковой монитор. Наша девочка-белочка что-то рисовала, сидя в кресле с высокой спинкой.

— Десять секунд… пять…

И тут в воздухе зародилась странная вибрация. Она быстро усилилась и навалилась низким гулом. Я по-настоящему испугался:

— Дьявол! Что это?!

— Не знаю! — растерянно выкрикнула Сюзан.

Гул сорвался в невыносимый вой и сверлящую боль в ушах. Во рту замозжило металлическим вкусом. В пульте и стенных панелях затрещали и заискрились бешеные разряды. Контрольные индикаторы стали гаснуть целыми секторами. Сюзан лихорадочно пыталась что-то сделать, выправить — но всё было прах: с пульта исчезли огни корабельного компьютера, потом потухли сигналы от всех двигателей и реактора. Весь свет в рубке погас, даже аварийный, от батарей! Громкий треск и искрение в стенах тоже прекратились: за считанные секунды живой тёплый корабль превратился в неуправляемую глыбу металла, рубка освещалась лишь холодным светом астероида, и край его серого широкого серпа целился в наш беспомощный корабль, не успевший сделать поворот. Беда! Беда!

— Никки! — Я вскочил и рванул дверь в жилой отсек, но овальный стальной люк был невозмутим, как приваренная плита, как створка закрытого сейфа.

— Сделай что-нибудь, Айван, СДЕЛАЙ ЧТО-НИБУДЬ! — пронзительно закричала Сюзан, вцепившись в безжизненный пульт, а к прозрачной стене рубки плавно и беспощадно приближались скалы астероида.

Я без церемоний выдернул Сюзан из кресла и отшвырнул к люку. И сейчас же острая скала с хрустом навалилась на бронестекло. Стекло раскатисто лопнуло, вдавилось внутрь корабля потрескавшимся пузырём, и в разрывах трубно завыл ускользающий воздух. С пульта сорвалась кружка и устремилась к рылу серого каменного чудовища, влезающего в рубку в клубах пыли. Кофе выплеснулся струёй и закипел в разреженной атмосфере. Но сюрреалистический кошмар происходящего не мог напугать меня — я был слишком занят, вручную вытягивая из стены плиту герметичной переборки. Трещали мышцы, и щелчками боли рвались связки. Сюзан изо всех сил помогала мне отгородиться от зверя. Послышался далёкий детский плач и сразу сорвался в визг ужаса. Плита соединилась со стеной: КЛАНГ! Успели!

В следующую секунду толстая сталь перегородки вздулась парусом, застыла на мгновение — и лопнула мне в лицо. Остро стегнуло виной: «Никки! Сюзан! Не смог! Не спас… Ты! Гад! Жри меня — оставь их!» Вдруг всё замерло и быстро потемнело. В этой теснеющей мгле раздался звонкий смех Никки, и ласковый голос Сюзан позвал меня: «Айван…»

Яростный рёв мужчины и женский крик прервались одновременно в оглушительном грохоте и леденящем скрипе разламывающегося корабля. Детский визг длился на секунду дольше, но когда усталый зверь продрался сквозь всю рубку и сердито ткнулся каменным рылом в наглухо закрытый люк, то визг сразу прекратился. Стальная дверь хрустнула и изогнулась, но выдержала. Под угасающий скрежет металла чудовище недовольно отодвинуло пыльную окровавленную морду от люка и замерло.