ГЛАВА 1
Теперь, когда я поняла, что умею летать, куда мне лететь в ночи? У меня нет белых оперенных крыльев; мои крылья — зеленые, из зеленого шелка. Они трепещут на ветру и следуют за каждым моим движением — по кругу или прямо, — куда бы я ни шла. И я не боюсь теперь ни тьмы вокруг, ни глубокого, усыпанного звездами неба...
Я смеюсь над собой, над своими глупыми фантазиями. Люди не летают, хотя до возникновения Общества существовали мифы о тех, кто мог летать. Однажды я видела таких на картине. Белые крылья, синее небо, золотое сияние вокруг голов, взоры устремлены вверх с удивлением, будто они не могут поверить, что художник заставил их делать, не могут поверить, что их ноги не касаются земли.
Ну, конечно, сказки, я знаю. Но сегодня так легко забыть, что это неправда. Наш аэропоезд плавно мчится сквозь звездную ночь, и сердце мое бьется так часто, что, кажется, я смогу так же плавно взлететь в небо в любой момент.
— Чему ты улыбаешься? — интересуется Ксандер, глядя, как я аккуратно разглаживаю складки шелкового зеленого платья.
— Всему, — отвечаю я, и это правда. Я так долго ждала моего Банкета обручения. Той минуты, когда впервые увижу лицо мальчика, который станет моей парой. Впервые услышу его имя.
Я не могу больше ждать. Поезд летит сквозь ночь, но мне кажется, он еле ползет. Звук бегущего поезда сливается с тихим, как дождь, журчанием голосов наших родителей, с быстрыми, как молнии, ударами моего сердца.
Наверное, Ксандер тоже слышит биение моего сердца, потому что он спрашивает:
— Ты волнуешься?
Его старший брат, сидящий рядом, начинает рассказывать моей маме о своем Банкете обручения. Скоро и у нас с Ксандером появятся свои истории о сегодняшнем вечере.
— Нисколько, — отвечаю я. Но Ксандер — мой лучший друг, он слишком хорошо меня знает.
— Вот и неправда, — поддразнивает он. — Волнуешься.
— А ты?
— О нет! Я готов.
Он произносит это твердо, и я ему верю. Ксандер принадлежит к тому типу людей, которые знают, чего хотят.
— Ничего, что ты волнуешься, Кассия, — говорит он мягко. — Почти девяносто три процента девочек и мальчиков выказывают некоторые признаки нервозности перед своим Банкетом обручения.
— Ты что, помнишь все официальные материалы по Обручению?
— Почти, — отвечает Ксандер, усмехаясь. Он разводит руки, как бы говоря: «А ты как думала? »
Этот жест смешит меня, и, кроме того, я тоже помню все эти материалы. Нетрудно запомнить, если ты прочла их столько раз, понимая всю важность предстоящего события.
— Значит, ты в меньшинстве, — говорю я. — В числе тех семи процентов, которые не выказывают признаков нервозности вообще.
— Конечно, — соглашается он.
— Почему ты решил, что я волнуюсь?
— Потому что ты все время открываешь и закрываешь это, — Ксандер указывает на золотую вещицу в моих руках. — Не знал, что у тебя есть артефакт[1].
У некоторых из нас сохранились старинные драгоценности. Хотя каждому гражданину Общества разрешено иметь по одному артефакту, получить их трудно. Только если кто-то из ваших предков постарается беречь их для вас долгие годы.
— У меня и не было его еще несколько часов тому назад, — объясняю я ему. — Дедушка подарил мне его на день рождения. Он принадлежал еще его матери.
— Как это называется? — спрашивает Ксандер.
— Медальон, — отвечаю я. Мне очень нравится это слово. Медальон маленький, и я маленькая, невысокая. И мне нравится, как это слово звучит: ме-даль-он, будто звенит колокольчик.
— А что означают эти инициалы и цифры?
— Я не знаю, — пробегаю пальцем по буквам АСМ и числу 1940, выгравированным на золотой крышке. — Но посмотри!
Открываю крышку, чтобы показать, что там внутри: маленькое зеркальце из настоящего стекла и небольшая полость, которую, по словам дедушки, первая владелица заполняла пудрой. Я храню там три таблетки, которые каждый из нас носит с собой на крайний случай: зеленую, синюю и красную.
— Это удобно, — соглашается Ксандер. Он вытягивает вперед руки, и я вижу, что у него тоже есть артефакт: пара красивых платиновых запонок. — Мне их подарил отец, но, увы, внутрь ничего не положишь. Они абсолютно бесполезны.
— Но выглядят они очень мило. — Мой взгляд скользит вверх, к лицу Ксандера, к его большим голубым глазам и светлым волосам над черным костюмом и белой рубашкой. Он всегда был красив, даже когда мы были маленькими, но я никогда раньше не видела его таким нарядным, как сегодня. Одежда мужчин однообразнее, чем одежда женщин. Все костюмы похожи один на другой. Однако можно менять цвета рубашек и галстуков, да и качество ткани для мужских костюмов гораздо выше, чем для женских рабочих платьев. — Ты выглядишь очень мило.
Девочка, которую объявят его парой, будет потрясена.
— Мило? — Ксандер поднимает брови. — Только и всего?
