Пролог
Луна была полной. Она казалась громадной. Сверкающий, переливающийся диск с холодной насмешкой поглядывал на бренную землю.
Он не нуждался в ярком свете, чтобы видеть происходящее; освещения, даваемого луной, ему вполне хватало.
Он выбрал место на самой высокой точке собора не случайно. Отсюда, со звонницы, открывался роскошный обзор. Город представал перед ним во всем своем блеске. Он смотрел на людей, любовался совершенной красотой ночного неба и чувствовал, как растет в нем знакомое напряжение. Он слишком хорошо знал, чем оно вызвано.
Карнавал.
Венеция.
Первая ночь праздника. Первая ночь, открывающая карнавал. Сегодня первый бал. За ним последуют многие и многие, но этот — особенный, ибо он первый.
Второй день последней недели перед Великим постом, называемый Жирным вторником.
Исступление безумных оргий.
Это случится сегодня. Сегодня они нанесут удар. Ибо все располагает к нему.
Все улицы, переулки и каналы города там, далеко внизу, заполнила разноликая толпа. Люди и маски, неизменно присутствующие на каждом карнавале. Музыканты и клоуны, ряженые на ходулях, богатые и бедные. Наступала ночь превращений и притворства, ночь, когда каждый становился актером, ночь загадок и тайн. Сегодня миром правили тени, тени и мрак. Мир как таковой сегодня стал лишь тенью. Тенью и мраком, несмотря на залипающие город огни. Несмотря на обилие ярких фонариков, сверкавших в руках едва ли не каждого участника действа.
Жирный вторник.
Пир перед постом.
Да, сегодня им захочется настоящего пиршества. И они получат желаемое. Насытятся до отвала. Если только не…
Тихо, с непринужденной грацией прирожденного хищника он спрыгнул с высоты.
И вошел в город.
Джордан Райли распахнула ставни и выглянула на улицу из окна своего номера в отеле «Даниэль», чтобы посмотреть на нарядную толпу, гудящую и радостную. Отсюда она могла наблюдать за оживленным движением по каналу Сан-Марко вплоть до впадения его в Большой канал: на катера, гондолы, на потоки людей, сходящих на берег. На другом берегу подпирал небо величественный купол церкви Санта-Мария делла Салуте. И, если высунуться из окна, можно разглядеть справа кусочек площади Св. Марка, самое сердце карнавального празднества. Ночь полнилась звуками смеха и музыки, повсюду царила атмосфера беззаботной радости, когда каждый встречный казался товарищем и другом. В других городах мира тоже бывают карнавалы, особенно накануне поста, но Джордан, как и большинство жителей Земли, совершенно уверена в том, что веселиться и праздновать во время карнавала так, как в Венеции, никто не умеет. У венецианского карнавала своя особенность — его участники умели оставаться изысканно-элегантными в любом наряде и при любых обстоятельствах.
— Готова, Джордан?
Она обернулась. Ее кузен Джаред стоял на пороге. Впрочем, если бы она не знала, что, кроме Джареда, из мужчин никто к ней зайти не может, то ни за что не догадалась бы, что это он. Он нарядился в весьма здесь популярный костюм дотторе — средневекового доктора. Когда-то Венецию почтила своим посещением весьма грозная гостья — чума, и доктора носили особую одежду — длинные балахоны с капюшонами и полностью закрывающие лицо маски с громадными носами, часто напоминающими клювы. Считалось, что такой костюм защищает доктора от флюидов смертельной болезни. Позже об основном назначении костюма люди стали забывать, и он превратился в таинственный и грозный символ смерти. Маски встречались самые затейливые и часто пугающие. Джаред, выбирая для себя наряд дотторе — глухую маску и просторный плащ с капюшоном, — руководствовался, по-видимому, нежеланием показаться пижоном вроде тех, что щеголяли в броских нарядах эпохи Возрождения. Плащ и маску достать не составляло труда, да и подгонять ее по размеру не было необходимости. Так что для тех, кто прибыл на карнавал в последний момент, заранее о костюме не позаботившись, наряд дотторе казался выходом. Возможно, только простотой и безыскусностью объяснялась популярность костюма.
— Готова? Конечно! Скорей туда, в толпу! Здесь так славно! Джордан бывала в Венеции не раз, но только не во время карнавала. В этом году Джаред и его жена Синди уговорили ее поехать вместе в дни карнавальных празднеств, чтобы повеселиться на славу. Джордан чувствовала себя неловко — на сегодняшний костюмированный бал они шли втроем, она осталась без партнера. Пятое колесо в телеге. Владения итальянским языком Джордан хватало, чтобы объясняться в отеле и спросить дорогу, если заблудится, но поддерживать светскую беседу она была не в состоянии. Хотя многие итальянцы неплохо говорили по-английски, она все же опасалась, что за столом окажется в окружении незнакомцев, с которыми не сможет поддержать разговор. И все же желание испытать острые ощущения — непременный атрибут карнавала — пересилило ее страх.
— Слава Богу! А я уже подумал, что ты попытаешься улизнуть! — вздохнул Джаред.
— Чтобы я отказалась от праздника? Ни за что! — Конечно, она кривила душой. Еще пару часов назад она совсем не хотела идти на бал. Но наступила ночь, искушающая, таинственная, с улиц в окна полилась музыка, город ожил, как оживает струна, взволнованно вибрируя под чуткими пальцами музыканта, и душа ее запела в унисон. Она вдруг почувствовала себя беззаботной и взбалмошной, жаждущей приключений, такой, как все вокруг. Вне сомнений, в городе найдется кто-нибудь, с кем она сможет поговорить, потанцевать и весело провести время.
Ты сногсшибательно выглядишь, между прочим, сообщил ей Джаред.
Она прошла на середину комнаты и сделала реверанс.
Благодарю.
Джоржан успела взять напрокат костюм в последнюю минуту, и все же наряд производил впечатление. Эпоха Возрождения была здесь в фаворе. Все в блестках, украшенное «драгоценными» камнями, с кружевной пелериной. Платье досталось ей лишь потому, что Джордан повезло родиться миниатюрной — меньше метра шестидесяти, даже на каблуках, носила она чуть больше сорока килограммов. Платье сшили на заказ для одной молодой женщины, которая была вынуждена отказаться от него еще месяц назад, и больше никого с такими размерами не нашлось.
— Сногсшибательно. И ты кажешься выше.
— Все дело в обуви, — сообщила она кузену, вытягивая ножку, обутую в туфельку шестнадцатого века. Впрочем, ей представлялось весьма сомнительным, что женщины того времени носили такие невозможные каблуки. Вне сомнения, высокий каблук-шпилька — недавний поклон женскому тщеславию.
— Будем надеяться, что ты не усохнешь, как бабушка Джей, а то от тебя вообще ничего не останется.
— Давай не стесняйся. Говори мне гадости — у тебя-то в крови «высокие гены». — Странно. Он такой высокий, а она такая миниатюрная. Но от своей общей бабушки Джей они оба унаследовали глаза глубокого зеленого цвета. Зеленые глаза и врожденное любопытство к новым местам и людям, ко всему, что обладало уникальностью.
